Бесовские времена - [98]

Чума вздохнул, повернул к себе, и тут столкнулся с Камиллой Монтеорфано. Она сидела на той же скамье, куда он невольно две недели назад выманил её пением. Грациано сжал зубы, всё тело охватила болезненная истома, но тут девица неожиданно резко поднялась и улыбнулась ему, правда, одними губами, потом обронила, что виновата перед ним. Просто от вида крови ей на минуту стало не по себе. Он — очень мужественный и порядочный человек. Настоящий герой. И девица, встав на цыпочки, неловко приникла губами к его щеке, чего не сделала на турнире, после чего исчезла в пролете коридора женского портала.

Несколько минут Чума изумлённо пялился ей вслед, ошеломленно почесывая левую бровь и растерянно моргая, потом вынул из внутреннего кармана дублета сиреневый платок. С неба полил дождь, но при этом мессиру Грандони показалось, что на дворе просветлело. Он улыбнулся, и снова спрятал платок в карман. «Vento, tempo, donne e fortuna — prima voltano e poi tornano, come la luna», вспомнились Чуме слова старинного неаполитанского напева и он, насвистывая его, направился к себе.

День-таки удался!

Глава 13. В которой мессир Песте трижды задает вопрос, кем был отравлен Тиберио Комини, но ответа не получает. Впрочем, ничуть этим не огорчается

Но не все в замке так считали. Прямо противоположного мнения придерживался мессир Тристано д'Альвелла.

Просчитав, кто оставался во дворце, он вдумался в список. Врач Пьетро Анджело, главный повар Инноченцо Бонелло, кравчий Беноццо Торизани, банщик Джулиано Пальтрони, граф Альдобрандо Даноли, архивариус Амедео Росси, писарь Паоло Чекко, кастелян Эмилиано Фурни, ключник Джузеппе Бранки и интендант Тиберио Комини.

Дурацкая ситуация повторялась. Из десяти — пятеро были его людьми.

Перед выносом тела Тристано д'Альвеллауспел осмотреть место убийства и труп. В комнате, по словам старика-слуги Джулио Мелотти, ничего не изменилось. Мессир Комини недавно поскользнулся на лестнице и теперь страдал от последствий падения. Накануне сам больной приглашал Наталио Валерани, потом к нему заходил Ипполито ди Монтальдо, ненадолго заглядывал и Донато ди Сантуччи. Все это старые знакомые его господина. Потом мессир Тиберио велел ему отнести записку его банкиру, синьору Джанмарко Пасарди, человеку уважаемому, дела у них совместные. Когда он, Джулио, вернулся, у мессира Тиберио был мессир Салингера-Торелли, интересовался его здоровьем.

— Угощал его чем-нибудь?

— Нет, — старый слуга был бледен, — мессир и так-то почти ничего не ел. Задыхался он, астма ведь… И на желудок жаловался…

— Ну, это вчера. А сегодня кто приходил?

Слуга развёл руками.

— Мессир Тиберио сказал после завтрака, что до обеда я ему не нужен. Прихожу… а… он… — лакей снова побледнел.

Мессир д'Альвелланичего больше от слуги не ждал и отпустил его. Вздохнул. Ладзаро был прав — незаметно отлучиться с турнира мог каждый. Но надлежало действовать методично. Аурелиано Портофино. Вот с кого надо было начать. С чего это инквизитор спустил покойника с лестницы?

Ответ на этот вопрос был получен в покоях мессира Грандони, где победитель турнира с улыбкой валялся на кровати с гитарой, мурлыкая, как сытый кот, а вышепоименованный мессир Аурелиано с аппетитом уплетал тушеную камбалу, жмурясь от удовольствия. Не пытаясь оспорить утверждение начальника тайной службы, что именно он был причиной вдрызг разбитого колена и поломанной руки мессира Тиберио Комини, мессир Портофино объяснил, что стал невольным свидетелем домогательств покойного старого педераста к молодому смазливому писарю, да поленился сволочь гадину в Трибунал. О шантаже мессир Аурелиано сообщить не потрудился, сочтя это обстоятельство неважным.

Сказанное раздражило мессира Тристано д'Альвеллу. Этого ещё не хватало!

Но едва ли смерть старика связана с его содомскими склонностями. Ведь отравлены и Верджилези, и Белончини… Тем не менее, стоило поинтересоваться и этим. Тристано д'Альвеллавызвал к себе кастеляна, потом потолковал с ключником.

Эмилиано Фурни не отрицал, что Тиберио был когда-то его любовником, но категорически возражал против допущения, что он сам как-то причастен к его смерти. Джузеппе Бранки был зол на покойника, который крутился вокруг молодого писца, но отверг даже возможность того, что он, Беппо, может иметь к этому отношение. Никакого яда он не имел и не имеет! Что, Верджилези и Белончини тоже он убил, что ли? Педерасты, в отличие от мужчин, вели себя по-мужски, не пытаясь обвинить друг друга. Напротив, Фурни и Бранки уверили его, что когда из канала выловили труп Белончини, они были вместе внизу, в комнате кастеляна… считали простыни. Мессир д'Альвеллапонимал, что, возможно, содомиты в подвале считали совсем не простыни, и даже вообще ничего не считали, но считал, что это неважно, ибо от прочей челяди знал, что они и вправду там были.

Ладно, к дьяволу содомитов. Не до них.

Инноченцо Бонелло и Беноццо Торизани не покидали пределов кухни, Пальтрони гонял челядь греть воду для господ, кои ожидались с турнира, и ни на минуту не оставался один. Пьетро Анджело, приехавший в замок после похорон матери только накануне, и отсутствовавший во время гибели Верджилези и Белончини, тоже оказывался вне подозрений. Что до графа Альдобрандо Даноли, тот после завтрака зашёл в библиотеку и был втянут Амедео Росси в длинную дискуссию по поводу подлинности недавно обнаруженных в архиве «Нравоучительных двустиший для сына» Дионисия Катона. Более того, они не только спорили до обеда, так ещё и имели наглость воззвать к нему, понятия не имея о произошедшем у них под носом новом убийстве! Узнав же о нём, Даноли побледнел, а старик Росси сплюнул и продолжил прения.