Бесноватые - [48]

Он решил не кричать, не открывать рта и не признавать победы над собой их ядовитых мохнатых тел. Тогда он сделал единственное, что оставалось, — опустил голову глубоко под воду, запуская ее потоки в горло и в легкие, стремясь победить их единственным способом, который ему оставался, — не даться им живым.

«Джилл, я люблю тебя, — такой была его последняя молитва, — я всегда любил только тебя, и где бы ты ни была, я надеюсь, что ты счастлива». Смерть выгравировала эту мысль в его костях и сохранила ее навсегда.

В маленькой церкви в Ист-Энде на паству снизошли покой и удовлетворение, и Мэтью улыбнулся Деймону, снова закрывая живую картину, уверенный в спокойствии своей столь почитаемой сестры. На данный момент враг был усмирен, обязательства выполнены, прихожане умиротворены.

Наука была посрамлена надолго. Настало время суровых древних богов, и они снова улыбались людям.

Американская официантка

Женщина за четвертым столиком смеялась как курица, которую засосало в винт самолета. Она сидела там уже целую вечность, ковыряясь со своим тунцовым сэндвичем, который уже давно посерел. Было ясно, что ей просто нечего делать, и она просто сидела и занимала собой целый отсек, коротая время между мойкой машины и маникюршей, где обычно щебетала с подружками, болтая о том, что одна женщина сказала другой женщине и как муж этой женщины водит за нос их обеих. Молли никогда не переставало удивлять, к каким мелочам сводится разговор к концу дня, когда рыжий свет за ресторанными шторами делается тусклым и болезненным.

Она ухитрилась удержать свою смену в ресторане с четырех до двенадцати — так она могла работать с Сел, у которой стаж был больше, но Сел не могла оставаться после полуночи, потому что у нее была маленькая дочка с искривлением позвоночника, и уложить ее спать не мог никто посторонний. Сэл живет в общежитии для студентов-экономистов, недалеко от перекрестка 17N. Там все забито сынками богатых родителей, которые только и делают, что устраивают вечеринки и думают, как бы потрахаться, но для ребенка, которому уютнее, когда вокруг шумно, это даже хорошо. Сэл — поклонница классики: она обесцвечивает волосы и ходит, воткнув в прическу булавки и карандаши, на случай если какому-нибудь парню вдруг захочется запустить в ее шевелюру пальцы. Молли она нравится: у них нет никакой особой дружбы или вражды, но и обид тоже, они просто помогают друг другу в те два часа, когда у них совпадают смены.

Молли нравится эта работа, и она делает ее хорошо. Ее мать была официанткой в тех хромированных придорожных закусочных, популярных в пятидесятые годы, их сейчас уже почти не осталось, разве что в Миссури и во Флориде, где их сохранили как нечто забавное, а ей они нравились. Ребенком Молли проводила в столовых и семейных ресторанчиках все время, ожидая, пока мать освободится. Ей никогда не было скучно. Она читала книжки, которые забывали обедающие, или наблюдала за тем, как повар совершает свой орбитальный эллиптический проход от стола к духовке. Мать ее выкрикивала слова из старого столовского жаргона: «Адам-и-Ева на плоту», «картошка на обочине», «галька пляшет шимми», «сожги англичашку», «борзые на острове»[41] — никто уже больше так не говорит.

Теперь матери нет, а Молли работает официанткой уже так давно, что может определить тип клиента за те несколько секунд, что он проходит через дверь. Поэтому она знает, что с парнем, сидящим за столиком номер семь, будут проблемы. Ну да, никаких явных опознавательных знаков на нем нет, он не выглядит ни злым, ни пьяным, ни тем и другим вместе, но есть в нем что-то такое, отчего ей не хочется к нему приближаться. Для начала — он похож на человека, у которого слишком много денег, чтобы есть в таком заведении, как у них, и забудьте эту чушь о том, что семейные ресторанчики — великие социальные уравнители: в таких местах не едят, если только не считают пенни тщательнее, чем углеводы. На нем блейзер, галстук и хлопковые брюки из саржи, ботинки на высокой подошве, и что-то тина пижонских серебряных часов выглядывает у него из-под рукава, и все это вместе создает какую-то напряженность. Но ничего не поделаешь — он сидит в ее части зала, и выбора у нее нет.

Молли работала везде — в «Припаркуйся и Поешь», в «Чилиз», в «Хутерз», в «Виллидж-Инн», в «Денниз», в «Красном Омаре», «У Тони Рома», в «Чи-Чи», «У Хулиганов», в «Яблоневых Пчёлах», в «Красной Луковице», в «Одинокой Звезде», в «IHOPs», в «Слава Богу, Что Сегодня Пятница». Предпочитала она всё же маленькие семейные заведения — подальше от больших дорог. Постойные посетители там состоят из пар, которые приходят из года в год, это местные труженики и одинокие вдовцы, которые не любят сами себе готовить. Плюс, ходят в них еще проезжающие мимо люди, которые просто ищут место, где можно поесть и где явление яичницы не помешает им почитать газету.

В некоторых местах работа сезонная, поэтому ей приходится перемещаться по штату. Молли не имеет ничего против: у нее нет детей, чтобы волноваться насчет их «корней», в общем — она движется вслед за работой. И все-таки заведения, которые держат «мама с папой», исчезают, потому что большинство людей питаются на бегу. Сети ресторанов, в которых можно брать еду на вынос, расположены так, чтобы удовлетворить толпы офисных работников. Меню в них менее важно, чем место расположения. Сети скупают стратегически расположенную недвижимость, и товарооборот у них высок за счет отсутствия того комфорта и привычности, которыми славились старые забегаловки. Они распространяются агрессивно, залезая на территорию друг друга, и Молли становится все труднее найти место, где ей хотелось бы работать. В конце концов, она добралась из Аризоны до самой Флориды. Ей нравится теплая погода, и ей не хочется на север, но она знает, что когда-нибудь ей придется это сделать, чтобы найти место, где она потянет цены на жилье.