Бескрылые птицы - [50]

— Это верно: поколотить другого, кто слабее тебя, заманчиво, но совсем неинтересно быть побитым.

«Странная женщина, — думал про себя Волдис. — Ей приятно, когда люди дерутся, а потом она идет на концерт слушать Губермана. Что же все-таки ей приятнее?»

— Можно поинтересоваться, Волдис, куда ты идешь?

— На лекцию об искусстве.

— Странно, что тебе могут нравиться эти вещи. Отложи на сегодня всякие умные занятия. Почему ты не можешь пойти на концерт?

— Я вовсе не говорил, что не могу, но…

— Пожалуйста, без всяких «но». Губерман не каждый день приезжает в Ригу, а твое искусство никуда не денется. Пойдешь?

— Трудно решить.

— Будь спокоен, билет я себе куплю. Я никогда не позволю платить за меня.

Она уже забыла о гулянье в парке.

— Дело не в билете. Насколько я знаю, на такие концерты публика ходит нарядно одетая, в вечерних туалетах. У меня их нет.

— Глупости. Нам совсем не обязательно сидеть в партере. Возьмем билеты на балкон. Зачем ты думаешь о таких пустяках? Карл говорил, что ты не считаешься с предрассудками.

— Конечно, не считаюсь, но мне не хочется смешить своим видом публику.

— Ты просто ломаешься. Ну, так как же — идешь?

— Если ты настаиваешь… У нас еще много времени?

— Целых полчаса.

— Тогда надо идти.

Они медленно, прогуливаясь, направились к Оперному театру.

— Что ты делал все это время? — интересовалась Милия.

— Ничего особенного. Работал, ел, спал. А ты?

— О, у меня было много работы. Но это ведь мужчинам неинтересно.

— А все-таки?

— Сидела дома, занималась хозяйством. Иногда я кухарка, иногда — горничная. Только что кончила вышивать папку для писем. Собираюсь вышивать ковер на стену. Такие мелочи требуют пропасть труда и терпения. На чтение совсем не остается времени. У меня дома две недели лежит «Дама с камелиями», и нет времени ее прочесть. Почему ты никогда не зайдешь? Может быть, как-нибудь вечерком заглянешь?

— Неудобно как-то вламываться к малознакомым людям. Тебя я знаю, ты меня тоже, но ведь для твоих родных я совершенно чужой человек.

— Какие глупости ты говоришь! Как же можно познакомиться, если ты этого избегаешь? Гораздо неудобнее даме идти к мужчине. Что, например, скажут твои соседи, если я как-нибудь приду к тебе?

— Мало ли что могут говорить соседи! — пожал плечами Волдис.

— Где ты живешь?

Волдис сказал адрес. Милия вынула из сумки маленькую записную книжку и записала.

— Так, теперь ты от меня не сбежишь. В будущую субботу в «Улье» вечер. Хочу посмотреть, как ты себя будешь держать на этом вечере. Не смейся, мы с Карлом зайдем за тобой.

Они уже дошли до Оперного театра, где толпился народ. В собственных лимузинах подъезжали представители «высшего» света. Господа в вечерних костюмах высаживали из машин своих блистающих нарядами дам. Дипломаты, здороваясь, приподнимали свои цилиндры. Празднично обнажались лысины министров, их безволосые мудрые черепа блестели, как намасленные. По крайней мере половина из них страдала предательской болезнью всех благополучных людей — тучностью. Каждый третий из них не мог подобрать себе в магазине готового воротничка.

Сняв пальто, Волдис и Милия прошли на балкон. Милия была в тот вечер очень хороша. Так хороша, что сидевшие в отдалении господа вытягивали в ее сторону шеи, на нее направляли лорнеты.

И Милия знала себе цену. Чувствуя обращенные на себя взгляды, она слегка рисовалась. Ее движения стали медлительными, томными. Разговаривая, она следила за выражением своего лица. Смеялась сдержанно, показывая все время ослепительно белые зубы. Вряд ли великосветские дамы, сидевшие внизу, в ложах партера, держались с большим достоинством. Она училась несколько лет в средней школе — вернее, в средних школах, — каждый год в новой. Она была «почти интеллигентной», и в этот вечер ей хотелось жить среди «настоящих» людей — людей, которые задают тон обществу. Карл был бы здесь лишним — он бы весь вечер издевался над этой публикой.

Вообще у нее с Карлом не было ничего серьезного. Встречаться они встречались, временами между ними возникала какая-то нежность — Милия разрешала гладить свою руку и, когда Карл пытался ее обнять за талию, не протестовала, он не был ей противен, — но она не любила его. Вообще она не способна была любить, она только увлекалась. Возможно, она и выйдет замуж за Карла, если не появится какой-нибудь настоящий интеллигент, который страстно влюбится в нее. Интеллигентам предпочтение!

Волдис нравился ей, потому что был непонятен. Узнать его поближе — об этом она мечтала с первой встречи. Милия читала в романах о замкнутых, окруженных ореолом тайны мужчинах, которые покоряли женщин своей загадочностью. Все они были благородными красавцами, и женщины, которые, пожертвовав всем на свете, в конце концов раскрывали изумительные души этих мужчин, становились счастливыми: они были любимы.

Если бы фигуру Волдиса украшал мундир сержанта сверхсрочной службы, он был бы вполне приличным кавалером. Его бы приглашали на дамский вальс даже офицерские жены. Эти сержанты-сверхсрочники — самые желанные кавалеры на рижских вечерах. Одни студенты, пожалуй, могут соперничать с ними, хоть и не так стройны и статны. Зато сержанту легче жениться, чем студенту, а это немаловажное обстоятельство.