Бескрылые птицы - [14]

— Скажите, пожалуйста, в котором часу мне нужно завтра явиться на работу?

— Вам? Я вас совсем и не записывал. Как ваша фамилия? Витол? Ну ладно, приходите в половине восьмого. Если будет надобность, я вас возьму. Вам приходилось работать на разгрузке угля?

Что ему оставалось делать? Сказать, что еще в глаза не видывал парохода, и потерять всякую надежду на работу?

— Да, мне на военной службе приходилось иногда разгружать уголь! — лгал он. — О, я умею обращаться с лопатой.

Что-то пробормотав, форман вынул записную книжку.

— Тогда приходите в половине восьмого. Я вас записал.

Волдис вернулся в город. Он шел не торопясь, времени у него было много. Впереди длинная ночь, и Волдис не знал, как ее провести. Опять давала о себе знать мучительная пустота в желудке. Взгляд Волдиса все чаще задерживался на витринах булочных. Вон они лежат — соблазнительные хлебцы, пироги с яблоками и ватрушки с творогом. Над полупустыми противнями с пирогами летали мухи, в маленьких баночках лежали миноги.

Зачем они выставили эту снедь на витрину, когда мимо проходит столько голодных людей? Может быть, для того, чтобы люди не забывали о божественной власти куска хлеба?

На углу, возле часового магазина, Волдис заметил маленького щуплого человечка с обветренным лицом и бритой головой. Он сидел на земле, засунув руки и рукава. Человек был без ног. Рядом с собой на тротуар он положил шапку. Он не просил милостыни, не произносил ни слова, но взгляд, которым этот человек глядел в лица прохожих, был неотразим. Не отрываясь, смотрел он прямо и требовательно в глаза. Что-то страшное было в этом немом взгляде. Многие не выдерживали и начинали рыться в карманах в поисках мелочи. Калека не благодарил, даже не наклонял головы, только ни на минуту не спускал страшных глаз с подающего милостыню. Да… и у него не было ног. Короткое туловище опиралось о каменную стену.

Волдису приходилось видеть слепых, людей с провалившимися носами, горбатых, безногих, но никто из них не оставлял такого гнетущего впечатления, как этот молчаливый, требовательный калека. Чувствуя себя в чем-то виноватым, Волдис с опущенными глазами прошел мимо него.

«Как это можно допустить, — думал он, — чтобы в таком большом и богатом городе были нищие? Неужели в Риге нет ни одной богадельни?»

По самой середине улицы, навстречу, шагал полицейский. Он не глядел по сторонам, но впечатление, произведенное его появлением, было поразительным. Молодые накрашенные, кричаще одетые женщины торопливо разбежались по узким переулкам, а молчаливый калека ловко вскочил, отряхнулся и поспешно зашагал по набережной Даугавы, — как по мановению волшебного жезла, у него появились стройные ноги!

«Вот чудеса! — усмехнулся про себя Волдис. — А у меня болело за него сердце… Какое смешное это глупое сердце».

Он шел по узким улицам Старой Риги[10], из которых вместе с темной прохладой на него пахнуло стариной. Дойдя до Бастионной горки[11], он остановился, не зная, можно ли ему взойти на нее. Идущие туда в одиночку и парами люди были опрятно одеты, в светлых костюмах и платьях. Волдис облюбовал скамью на берегу канала и смотрел, как молодые люди катались в ярко раскрашенных лодках. Сняв пиджаки и оставшись в белых полосатых рубашках, они неуклюже гребли.

Волдис тихо усмехнулся. Как этим парням не стыдно так неумело грести? Они так глубоко опускали весла в воду, что еле могли поднять их, а приготовляясь к новому взмаху, поднимали концы весел фута на три над водой. Они затрачивали много сил, точно начинающие пловцы, а лодки чуть продвигались вперед, Нет, подобные упражнения не делали чести этим дюжим ребятам. Любой подросток из рыбацкого поселка шутя опередил бы их.

На соседней скамейке молодая женщина углубилась в чтение довольно толстой книги. «Мопассан» — стояло на переплете. Это имя было знакомо Волдису. Неизвестно отчего, ему опять стало смешно… Мопассан… Да, это так… Мопассан и молодая женщина. Мопассан написал о женщинах много занятного, и такие вот дамочки охотно вживались в роли его героинь. Но понимала ли хоть одна из них ядовитую иронию, чувствовали ли они горькую усмешку писателя, с какой он смотрел со своей высоты на толпу чувственных кукол? Мопассан, король новеллистов, спортсмен и безумец… И на скамейке у городского канала какая-то дама в сером костюме, которую кусает муха… И больше никого!..

Волдис не знал, долго ли он спал, но когда какой-то парень, проходя мимо, наступил ему на ногу и крикнул: «Не спи, тебя обкрадут!» — было уже совсем темно. Сквозь листву лип блестели одинокие звездочки, а внизу в канале отражались огни электрических фонарей. Волдис встал и пошел. Задумавшись, он не заметил, как налетел прямо на какого-то господина в очках.

— Извините… — пробормотал он, как пьяный, а господин с недоумением посмотрел ему вслед. За стеклами очков блеснули два глаза, и до ушей Волдиса донеслись сердитые слова на чужом языке. Да, никакого порядка не стало в пятиэтажном городе: почтенным гражданам проходу нет от пьяных бродяг.

Низко, почти касаясь крыш, неслись причудливой формы облака. Освещенные лунным светом, они казались легкими клочками белой шерсти. Шумел ветер. Сотнями огней расцветали улицы, и не обремененные работой люди на досуге рассказывали друг другу смешные истории… Голод боролся с усталостью. Хотелось спать, свалиться где-нибудь, хотя бы на камни, только не под ногами у людей, и думать о большом ломте черного хлеба с толстой коркой. В коричневом сундучке оставался почти килограмм хлеба.