Бескрайние земли - [29]

— Она красивая… — отозвалась Эстер, и в голосе ее послышалась некоторая сдержанность, не ускользнувшая от Виржилио.

— Однако говорят, что в свое время она была не самой красивой девушкой в пансионе… — заметил адвокат, и Эстер покраснела. Она выпила еще вина.

Виржилио продолжал разглагольствовать. Он заговорил о музыке, упомянул название одного вальса, Эстер припомнила мелодию.

Вмешался Орасио:

— Знаете, Эстер — прекрасная пианистка.

В голосе Виржилио прозвучала нежная мольба:

— Если так, после обеда, надеюсь, мы будем иметь удовольствие послушать дону Эстер… Дона Эстер не лишит нас этого наслаждения…

Эстер начала отказываться: она давно не играла, пальцы ее потеряли гибкость, и к тому же рояль в таком состоянии, что просто ужас… Расстроен, заброшен… Здесь, на краю света… Однако Виржилио не принял ее отказа и обратился к Орасио с просьбой «уговорить дону Эстер, чтобы она перестала скромничать и наполнила дом гармоническими звуками». Орасио стал настаивать.

— Не упрямься, сыграй, доставь удовольствие молодому человеку. Я тоже хочу послушать… В конце концов ведь я истратил огромные деньги на этот рояль, самый большой, какой только нашелся в Баие, я задал людям дьявольскую работу, чтобы перевезти его сюда, а чего ради? Выброшенные деньги… Шесть конто…

Он повторил, и это прозвучало чересчур откровенно:

— Шесть конто на ветер… — и посмотрел на Манеку Дантаса, — этот был способен понять Орасио… Манека решил, что должен поддержать друга:

— Шесть конто — это большие деньги… Целую плантацию можно купить…

Виржилио почувствовал, что здесь он может вести себя безнаказанно.

— Что такое шесть конто, шесть жалких конто, если они употреблены на то, чтобы доставить радость вашей супруге, полковник?.. — и он поднял палец кверху, приблизив его к лицу полковника, палец с тщательно наманикюренным ногтем, с вызывающе поблескивающим рубином адвокатского перстня. — Полковник жалуется, но уверяю вас, что никогда он не тратил шесть конто с таким удовольствием, как покупая этот рояль. Не правда ли?

— Ну что ж, это правда: мне было приятно. Она играла на рояле в доме отца… Я не хотел, чтобы она привезла оттуда их малюсенький, плохонький, дешевый рояль, — он сделал своей огромной рукой пренебрежительный жест. — Я купил этот, но она на нем почти не играет. Всего один раз…

Эстер слушала молча. В ней нарастала ненависть. Еще более сильная, чем та, которую она испытала в первую брачную ночь, когда Орасио сорвал с нее одежду и набросился на нее. Вино слегка подействовало на Эстер; слова Виржилио пьянили ее; глаза снова стали мечтательными, беспокойными, как в те далекие годы, когда она училась в пансионе. Орасио стал напоминать ей большого грязного борова, вроде тех, что валялись у них на фазенде в грязи около дороги. А Виржилио показался ей странствующим рыцарем, мушкетером, французским графом, каким-то смешением персонажей из романов, которые она читала в пансионе, — все эти герои были благородными, отважными и красивыми… И все же, вопреки всему, несмотря на то, что в ней кипела ненависть — или именно из-за этой ненависти? — сегодняшний обед показался ей восхитительным. Она налила еще бокал вина и, улыбаясь, заявила:

— Ну что ж, я сыграю… — она сказала это Виржилио и тут же обратилась к Орасио. — Ты ведь до сих пор никогда меня не просил… — ее голос был мягок и нежен, и бушевавшая в ней ненависть получила удовлетворение, потому что теперь Эстер поняла, что сможет отомстить мужу. Она продолжала говорить, ей хотелось причинить ему боль.

— Я даже думала, что тебе не нравится музыка… Теперь, когда я знаю, что ты ее любишь, рояль не будет отдыхать.

Мгновенно все изменилось для Орасио. Это были непривычные, непритворные слова, и Эстер была не та; она неожиданно стала совсем другой, она думала о нем, о его желаниях. Орасио овладело доброе чувство, разорвавшее оболочку, которой было покрыто его сердце. Он начал думать об Эстер с лаской. Может быть, он был несправедлив к ней… Он не понимал ее, она была из другого круга… Орасио решил пообещать Эстер что-нибудь очень большое, очень хорошее, что доставило бы ей удовольствие.

— На праздники мы поедем в Баию… — он обращался к ней, только к ней, будто за столом больше никого не было.

Потом беседа снова приняла обычный светский характер… Разговор велся почти исключительно между Эстер и Виржилио. Они говорили о праздниках, обсуждали моды, рассуждали о музыке, литературе. Орасио любовался женой, Манека Дантас поглядывал на нее своими лукавыми глазами.

— Мне нравится Жорж Оне… — заявила Эстер. — Я плакала, читая его «Великого промышленника».

Виржилио принял несколько грустный вид:

— Не потому ли, что нашли в нем кое-что из своей биографии?

Орасио и Манека Дантас ничего не поняли, да и сама Эстер не сразу сообразила, на что он намекает. Но когда поняла, закрыла лицо рукой и нервно пробормотала:

— О нет, нет!

Виржилио вздохнул.

Ей показалось, что она зашла слишком далеко.

— Это еще не значит…

Однако он не хотел ничего знать. Он был взволнован, его глаза блестели.

— А Золя? Вы читали Золя? — спросил он.

Нет, она не читала: монахини в пансионе им не позволяли. Виржилио сказал, что действительно это не совсем подходящая литература для девушек, но для замужней женщины… У него в Ильеусе есть «Жерминаль». Он его пришлет доне Эстер.