Бесики - [13]

Встал и ага и с удивлением посмотрел на царя.

Ираклий стоял некоторое время погруженный в думы, затем, обернувшись к ага, уже спокойно сказал:

— Мои платежи я задержу ещё на некоторое время. Хотел рассчитаться с тобой теперь, но так как предвидится поход, то будут и траты. Что делать, мой Ибреим, хорошо вести дела без долгов, но ведь ты знаешь: «Цари, властелины вселенной, стоящие скалой против врага, принуждены бывают просить милостыню у своих подданных…» Сколько всего я должен тебе?

— С процентами семьдесят тысяч туманов. Могу ещё столько же вручить вам, если прикажете.

— Нет мой Ибреим. Весь этот долг я скоро верну, если не изменит мне судьба…

Ага улыбнулся, провёл рукой по бороде и хитро взглянул на Ираклия:

— Несдобровать судьбе, играющей с вашим мечом, царь, она порежет себе руки. Если бы я обладал всеми сокровищами мира, оставаясь под вашим покровительством, судьба была бы подвластной мне рабыней. Но… — ага замолк и, словно спрашивая себя, продолжал: — неужели с пашой нельзя было поладить мирным путём?

— Раз он в союзе с Малачини, нас, кроме меча, никто не примирит.

— А если бы вы отослали русских обратно, может быть…

Ираклий тяжело вздохнул. Сперва он, видимо, не хотел говорить Ибреиму, но потом, словно облегчая душу, поделился своими думами:

— Неужели мне приятно, мой Ибреим, просить у иноземных царей помощь и покровительство, но что делать, если нет иного выхода? Устал я от постоянных войн. Если бы я мог отдохнуть хотя бы неделю, счастливее меня не было бы человека! Правда, говорят, «если вздремнёт царь, страна не сможет спать спокойно», но ведь не помогает и моё бодрствование. Отца Малачини, Малачу, пять раз я побеждал, пока не поразил его насмерть. Доблестный был воин, жить мне не давал. И Малачини три раза я нанёс поражение, не раз пытался заключить с ним мир, но он поклялся отомстить мне за смерть отца. Я понимаю, Ибреим, почему ты хочешь примирить меня с ними… Твоя торговля идёт через их владенья. Но что поделаешь, тебе придётся изменить караванный путь. Торговля с Россией легче и безопаснее. А ведь тебе безразлично, на каком поле ты пожнёшь золото?

— Что ж, попробую рискнуть. Россия, говорят, страна богатая. Попытаюсь побывать и там, если сил моих хватит на такое далёкое путешествие…

— Хватит, мой Ибреим, хватит. Мы с тобой ровесники. Жизнь у нас ещё впереди, — смеясь, сказал ему Ираклий и похлопал по плечу. — Сегодня вы с супругой будете гостями у меня на пиру.

— Пусть бог не лишит меня ваших милостей…

Ираклий мельком взглянул на пергаментные свитки и, взяв с подноса книгу, спросил:

— Что это за книга?

— Ты не одобрил, царь, мои прежние подношения, но эту книгу ты оценишь. В прошлом году, когда я был во Франкфурте, тамошний герцог, вознеся тебе хвалу, преподнёс мне эту книгу. Он говорил, что на Bостоке нет царя могущественнее Ираклия и в этой книге описываются его подвиги. Книгу эту написал француз, а немцы перевели на свой язык.

— Этим подарком ты меня действительно обрадовал. Я знал, что эта книга вышла в свет, но увидеть её мне до сих пор не удавалось. Людовик послал мне её через капуцина, но тот потерял её в дороге. Эту книгу я дам Рейнегсу перевести на грузинский язык. Интересно, что выдумывают в Европе о грузинском царе… — пошутил Ираклий и стал перебирать послания чужеземных царей. — Не буду больше задерживать тебя, ага, я и так оторвал тебя от работы. На пиру продолжим нашу беседу.

— Ваш покорный слуга да будет прахом у ваших ног, — ответил с поклоном ага и вышел из зала.

Ираклий позвонил в колокольчик и, как только вошёл дворецкий, приказал:

— Позови ко мне царевича Левана и Давида Орбелиани. Доложи господам мдиванбегам, чтобы они в двенадцать часов собрались в зале совета.

Друзья долго сидели за ужином на дворцовом балконе и не заметили, как подкрался рассвет. О чём они только ни вспоминали — и о серьёзном и о весёлом. Давид рассказывал петербургские и московские новости, его слушатели удивлялись, что в такой холодной стране, где пар от дыхания превращается на усах в ледяные сосульки, люди могут жить и строить такие большие города.

Солнце стояло довольно высоко, когда дворецкий позвал Левана и Давида к царю. Бесики стало грустно, что он не получил приглашения, хотя он и не ждал его. Он решил вернуться в свою комнату, но его клонило ко сну, и он остался сидеть на тахте, прислонившись к подушкам.

В тенистом парке, окружавшем дворец, распевали птицы. Утренний ветерок доносил из парка сладкий аромат цветов. Этот запах словно опьянил певчих птиц: щебеча, они перепрыгивали с ветки на ветку и садились на перила дворцового павильона.

Бесики невольно следил за этими беспечными пернатыми. Особенно его занимал соловей, который сел перед ним на перила и стал звать подружку. Но должно быть самка была занята другими соловьями и не обращала никакого внимания на его призывы. А тот настойчиво, но безуспешно продолжал свои мольбы. Наконец прилетел второй соловей, они о чём-то пощебетали и улетели в парк.

Бесики несколько раз провёл мизрапи по струнам тари, и они зазвенели, как птичьи голоса. И таинственный голос в груди Бесики, слышный только ему одному, начал петь: