Бесики - [12]

— Ведь говорил я, что сон для помазанника божьего — редкий плод, хотя и надеялся, что этой ночью Ираклий будет отдыхать. Пока я оденусь и приготовлю подарки царю, ты, Мамуча, ублажайся шербетом и халвой.

Ага приказал приказчикам положить на серебряные блюда приготовленные для царя подарки. Подручный принёс Ибреиму из дому новое платье и вскоре, в сопровождении десяти слуг, ага с Мамучей направились во дворец. Каждый слуга нёс по подносу с подарками для Ираклия.

У дворца ага Ибреим провёл рукой по бороде, поправил пёстрый шёлковый кушак, за который был заложен кинжал с крупным алмазом на рукоятке, и так гордо взошёл на дворцовую лестницу, словно он был властелином Востока. Ага предполагал, что царь примет его в тронном зале, но когда он, в сопровождении слуг, вступил в сверкавший хрусталём и зеркалами зал, там никого не оказалось.

Дворецкий попросил Ибреима подождать, а сам скрылся, шмыгнув в какую-то потайную дверь.

В ожидании приёма ага вновь пересмотрел подарки царю и остался ими доволен. Он не забыл ничего, чем особенно мог угодить царю. Один из слуг нёс книги. Среди них были, помимо «Илиады» Гомера и «Диалогов» Платона, руководство по артиллерии. Главной же приманкой, по мнению ага Ибреима, являлось «Описание Востока и борьба за трон Персии», причём там больше говорилось о царе Ираклий, чем о Персии и претендентах на её престол.

Другой слуга держал большую вазу из саксонского фарфора, на которой были изображены Теймураз и Ираклий. По дороге в Лейпциг ага на несколько дней остановился в Мейсене. Там он увидел, с каким искусством писали мастера портреты на фарфоре. Причём краски держались так прочно, что их нельзя было счистить даже песком. У ага на внутренней крышке часов были выгравированы портреты Теймураза и Ираклия. Он и велел их скопировать на вазе.

Остальные слуги несли образцы привезённых товаров: парчу и шелка, французские пистолеты и миланские клинки.

Через некоторое время в зал вошёл дворецкий и доложил Ибреиму:

— Его величество царь Ираклий просит вас пожаловать! Слугам велено поднести подарки царице в русском аудиенц-зале.

Ага помрачнел. Он не пытался удивить царя своей щедростью, а хотел лишь заслужить его благодарность за хороший выбор заморских товаров. Ираклий часто говорил ему: «Ты привози такой товар, в котором больше всего нуждается государство. Табак, опий и игральные карты — это для азартных игроков, и увеличение ввоза таких предметов может лишь повредить стране». Зато Ираклий радовался как ребёнок, когда купцы привозили в страну полезные товары, особенно он поощрял ввоз инструментов для ремесленников. Именно хорошим подбором товаров и хотел похвастать ага, но, как видно, сейчас Ираклия никакие подношения не интересовали, и ага был вынужден, с болью в сердце, примириться с приказом царя.

Взяв у одного из слуг поднос, он положил на него вместе с книгами письма к Ираклию, посланные иноземными правителями и папой Климентием Четырнадцатым, и последовал за дворецким. Они прошли длинную анфиладу комнат и поднялись в верхний этаж. У дверей в персидский зал провожатый кивком головы дал знак ага войти к царю, а сам вернулся, чтобы провести слуг к царице.

Ага осторожно приоткрыл дверь, окованную серебром, и заглянул в зал. Царь сидел за столом и подписывал приказы.

— Входи, входи, Ибреим, поздравляю со счастливым приездом! — приветствовал Ираклий Ибреима.

— Пусть все ваши недуги перейдут к вашему покорному слуге Ибреиму Зубалашвили! — отвечал ага, поставил поднос на стол и, опустившись на одно колено, поцеловал колено Ираклия.

— Рассказывай, как ты путешествовал, мой Ибреим. Сколько утекло времени с тех пор, как я тебя видел! Вот уже скоро два года, как ты нас покинул.

— Кто не знал горя, тот не оценит радости. Многое я испытал за это время, пережил тысячу горестей, но, слава богу, мне всё-таки удалось снова лицезреть вас.

— Слышал я, что ты объездил много стран.

— Много, очень много, мой царь.

— Обо всём этом расскажешь в другой раз. А теперь и хочу спросить тебя об ахалцихском паше, потому и призвал сюда…

Ираклий указал Ибреиму на тахту.

— Садись. После того, как я отказался с ним породниться, — продолжал Ираклий, — Сафар-паша враждует со мной. Я получил вести, что султан настраивает его против меня и паша готовится к войне. А твой караван они пропустили, чтобы усыпить мои подозрения, а то плохи были бы твои дела, мой Ибреим. Ты видел самого Сафар-пашу?

— Как же, он принял меня с большим почётом и даже пригласил на пир.

— Обо мне шла речь?

— Он говорил: «В чём я так провинился перед Ираклием, что он точит меч против меня, тогда как я стремлюсь с ним породниться? Пусть он не надеется на русских… Всемогущий султан скоро покончит с их заносчивостью». И ещё добавил: «Султан повелевает мне собрать войско и сокрушить Ираклия, но если он выдаст за меня дочь, я буду его покорным слугой, со всем моим войском».

— Значит, у него уже собрано войско?

— Не могу утверждать… На пиру присутствовал и хунзахский Малачини, которого паша упрекал при мне за вражду с вами.

— И Малачини был там? — взволнованно сказал Ираклий, вставая с тахты. — Значит, они уже сговорились!