Бешеный волк - [5]

Почему?

Ваэрдену на это было глубоко плевать. Солнце жгло немилосердно, от его лучей разламывалась голова и сползала шкура. Воняло паленым, дым ел глаза, а он все шел, еле переставляя одеревеневшие ноги. В каком-то леске свалился под дерево. Очнулся на вторые сутки и, как обычно, вышел на охоту, не избавившись до конца от лихорадки. Голод Темных страшен, он гонит искать пропитание в любое время дня и ночи, даже если нет сил встать. Мародерство, случайные заработки, грабеж на дорогах вместе с разбойничьими шайками, убийства в запутанных лабиринтах городских кварталов — Бешеный Волк ко всему этому давно привык. Разум притупился, и он бездумно шел через Ниерр-ато с юго-запада на северо-восток, не заметая следов, утратив всякую осторожность. Ди Салегри, поняв, что жертва слабеет, не отставал — рыцарей чтобы загнать одного измотанного ифенху у него было достаточно.

Но сюда, в лес Таймерин, не сунулся даже бесстрашный командор. Старый Змей охраняет свои владения от вторженцев пуще, чем отец честь любимой дочери, но и сам никогда не высовывается за их пределы. И почему-то любой Темный, пересекший границу леса, становится неприкасаем для рыцарей до тех пор, пока снова не покинет его.

Ваэрден такой глупости совершать не собирался. Он спал, как убитый.

* * *

Проснувшись, Волк с содроганием вспомнил, как ночью пытался избавиться от присохшей к ранам простыни, из принципа не позвав на помощь Рейн — ее попытки заигрывать вставали поперек горла. Ткань отдиралась вместе со спекшейся кровью и клочьями кожи, хоть инквизиторам предлагай такое в качестве пытки. Впечатлений жертве точно хватит надолго. Кое-как, шипя и матерясь от боли в груди, он перевернулся на живот — там шкура вполне успела зажить — и задремал, чутко вскидываясь на каждый шорох. Зато сейчас он может позволить себе, наконец, забраться под одеяло. Тело ватное, ленивое, от усталости ноет каждая косточка. Но резкая отвратительная боль ушла, разве что чуть напоминало о себе ребро. Лениво поворочавшись с боку на бок, ифенху зарылся носом в подушку и провалился в сон. Плевать, что хозяин дома может его ждать…

Во второй раз Ваэрден проснулся уже от голода. За окном спальни робко заявлял о себе очередной день. Хозяин дома ждал. В том же самом кресле, что и накануне. Улыбался уголком тонких губ и постукивал когтем по резному подлокотнику.

— Ну и замотал же тебя ди Салегри, бродяга. Ты четвертые сутки спишь. С добрым утром.

— С добрым, — немного смущенно пробормотал в ответ Ваэрден, садясь и пытаясь сосредоточиться на чем-то еще, кроме тянущей боли в клыках и желудке. Еще бы им не ныть — по всему выходило, что он не ел уже около шести дней. Сутки-двое, и голод помутит рассудок. Повязки на ребрах уже не было, об усталости напоминала только истома в мускулах.

— Одевайся, поговорим. Позавтракаешь.

Волк огляделся и с удивлением заметил на стуле стопку чистой и явно не своей одежды, а на полу начищенные до блеска сапоги. Пояс, правда, остался его, с пряжкой в виде волчьей головы.

— Твоя после болота пришла в полную негодность, — ответил Старейшина на немой вопрос.

Благодарить Ваэрден не умел, поэтому промолчал и принялся одеваться, как велено. Темные штаны, светлая льняная рубашка, кафтан из хорошего сукна… хорошо, что не это шелковое непотребство, в котором расхаживает сам Старейшина. Желтый глаз покосился на гребень, лежавший на том же стуле сиротливым намеком. Ифенху хмыкнул, но спорить не стал, пригладил волосы.

— Готов? Пойдем. Слуги наведут порядок, — и Тореайдр повел гостя по дому.

Только сейчас, пожалуй, Ваэрден сполна смог оценить, что такое настоящая, не крикливая роскошь со вкусом убранного жилища. Здесь не было места показной пышности и безвкусице вроде золотых лебедей на люстрах, но не было и оскаленных черепов в обрамлении бедренных и прочих костей — люди почему-то думают, что Змей украсил свое жилище останками съеденных им жертв. Здесь каждая вещь несла на себе отпечаток Времени и судьбы, каждая могла рассказать свою историю. Например, вон та изящная ваза, расписанная тончайшей черной вязью по перламутровой поверхности, или замершая в нише крылатая девичья статуя с изумительно выкованным мечом. По стенам, отделанным драгоценным деревом, висели картины, за которые любой коллекционер целое состояние отдаст, а то и душу некроманту заложит.

А мимо ходили другие произведения искусства — живые. Мужчины и женщины с фарфоровой кожей и тонкими пальцами с черными остриями когтей, с пронзительными глазами уверенных хищников. Они не шли — невесомыми призраками скользили мимо, кланялись Старейшине и стреляли зарядами любопытства в сторону новенького, не осмеливаясь задавать ему вопросы, пока рядом Мастер. Змей ценил телесную красоту — и все его «дети» так или иначе отличались ею. Пестрота женских нарядов соседствовала с военной темной строгостью мужских платьев — кто-то был одет по человечьей моде, кто-то, как Тореайдр, носил кахари. Волк подергивался от непривычной тишины — обычно шквал чужих мыслей и чувств беспрестанно давил на мозг, приливными волнами бился в сознание, но здесь не принято было думать громко, и каждый прятался за щитом-маской.