«Бешеная тетка» - [4]

— Никак нет! — Дядя Петя передвинул пилотку со лба на затылок и вступил в пререкания с командиром. — Моя жена останется. Насовсем.

— Же-ена? — удивился, прищурился командир. — Это которая же твоя... жена? — полюбопытствовал он и, не дожидаясь ответа, глянул на тетю Дашу. — Эта, что ли?

Тетя Даша, как и подобает человеку, одетому в солдатскую форму, сделала безукоризненно четкий шаг вперед. И тут командир, словно впервые увидев на ней форму, спросил с деланным изумлением:

— Уже успел? Обмундировал?

— Так точно! — Дядя Петя не стал возражать против очевидности. — А что тянуть? Малость великовато, конечно. Ничего, подгоним со временем.

Говорил, а сам любовно-критически оглядывал тетю Дашу, как бы приглашая командира полюбоваться тоже.

— Сегодня же... Завтра утром отправишь! — Командир припечатал свои слова ладонью по столу.

— Никак нет! — дядя Петя замотал головой. — Останется. Мировую разведчицу из нее сделаю.

— Не пойдет! — Командир тоже замотал головой. — Отправишь! Нечего тут разводить семейственность!

— Сами сколько раз говорили: «Эх, девчонку бы хоть одну в разведку! Побоевей бы девчонку раздобыть!» Чем вам не боевая? А верхом как ездит! Залюбуешься. Не хуже меня, честное слово!

Похоже, последний довод показался командиру убедительным. Он задумался.

— Правда? — спросил он потом тетю Дашу. — Ездишь?

— Правда! — и глазом не моргнув, соврала она.

— Как еще там, — командир ткнул пальцем в потолок, — там как еще посмотрят.

— Так и посмотрят! — Вот уж это не смутило дядю Петю. — Как доложите, так и посмотрят. Учить же не кто-нибудь — я буду.

Не только в полку — в дивизии слыл дядя Петя лучшим разведчиком. Потому и вольничал с командиром полка. Потому и настоял на своем.

IV

— А дальше... Дальше воевали вместе. — Тетя Даша вертела в пальцах пустую рюмку. — И не было рядовому Ковалевой никакой поблажки от лейтенанта Ковалева.

Этими словами она как бы подвела невидимую черту под своими воспоминаниями. И вдруг стала обычной, пожилой, седеющей тетей Дашей.

— Ну мама! — попросил Петька. Он родился на пятнадцать минут раньше Кольки и потому всегда и во всем считался старшим. — Еще что-нибудь, мама. Ну хотя бы вот это: как папа зажимал Рыжику ноздри, чтоб он не заржал. А ты...

Я позавидовал Петьке с Колькой: они знали даже кличку дяди-Петиного боевого коня.

— А я тряслась от страха перед своей первой разведкой, — иронически закончила тетя Даша. — И он шепотом страшно выругал меня. Все это вы слышали сто раз. Не стоит. Давай-ка, Коля, выпьем за его светлую память. — И она взялась за бутылку.

Папа ни слова не проронил, пока тетка рассказывала. Сидел и слушал. И только по временам взглядывал на тетку долго, испытующе. Я подумал: он хотел на что-то решиться и колебался.

Теперь он решился. Глянул все же на маму вопросительно, и она кивнула.

— Погоди, Даша, — сказал папа и взял у нее бутылку. — Раз такой разговор зашел... Ребята взрослые теперь... Я храню для них одну... — он запнулся, поискал нужное слово, не нашел и произнес обычное: — одну вещь...

И тетя Даша что-то поняла. Выпрямилась. Опять стала очень молодой. Мне показалось: губы у нее дрогнули, и она прикусила зубами нижнюю.

Папа мимоходом пожал ее руку, лежащую на краю стола, и вышел в спальню.

Мы сидели молча, не глядя друг на друга. Мама осторожно, чтоб не звякнули спицы, опустила вязанье на колени.

Папа скоро вернулся. В руках у него был большой черный конверт из-под фотобумаги 24 X 30.

Папа молча протянул конверт тете Даше. Она не спеша, словно бы совсем и не волнуясь, раскрыла блеснувшую фотографию. И долго, не мигая, глядела на самый ее центр. И, пока она глядела, никто из нас не смел шевельнуться.

Тетя Даша наконец отвела взгляд от фотографии, наверно, это далось ей с трудом. Глянула по очереди на Петьку, на Кольку, на меня. Кивнула: идите сюда. И мы, трое, встали за ее спиной.

Четверо военных несли носилки. На носилках, откинувшись, спокойно и свободно лежал дядя Петя. Я сразу узнал его. Хотя нос, так задорно задранный на старой нашей фотографии, теперь чуточку заострился, стал прямее, тоньше. Тоньше стали и резкие, грубоватые черты лица.

Может быть, потому, что глаза теперь были закрыты, не было всегдашнего ощущения, что дядя Петя чего-то требует, требует. Теперь он ничего не требовал. Просто спал-отдыхал после тяжелых трудов. Ветер немножко разворошил волосы, Светлые, легкие, сухие, они упали на лоб. Мне все чудилось: сейчас он поднимет руку, откинет их назад.

Но рука, только одна, спокойно лежала на груди. Поверх нее, поверх орденов-медалей цвела пышная ветка белой сирени.

Как и тетя Даша недавно, мы долго смотрели на центр фотографии, на дядю Петю. Он был такой молодой, оказывается. Совсем молодой. И как странно, что я всегда называю его дядей Петей...

Потом я заметил, что левую ручку носилок держит папа. Тоже совсем молодой, худенький и долговязый. Я такой же. За это близнецы прозвали меня макарониной. А сзади, за носилками, вплотную к носилкам, шла тетя Даша. Молоденькая, совсем девочка — тетя Даша. В гимнастерке, плотно схваченной широким ремнем по узкой талии. На покоробленном погоне — сержантские лычки. В кавалерийских бриджах. В пыльных сапогах.