Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души в различных вопросах духовной жизни - [513]

Батюшка говорил: «Старайся не спорить. Но за веру стой насмерть». Батюшка учил быть немногословным: «Лучше по­молчать. Сказанное-то — серебро, а молчание-то — золото».

Однажды нам помогал знакомый мужчина. (У отца Нико­лая я была на послушании, возила на остров для храма свечи, керосин, лампадное масло.) Когда меня начали чрезмерно благодарить, я указала, что хвалить нужно было Ивана. Ба­тюшка встретил меня сурово, а потом строго запретил: «По­пробуй еще раз его похвалить. Земная награда получена, а небесная где?» Он советовал: «Спросят тебя, как ты живешь, а ты перекрестись и скажи: „За все слава Богу, что Господь дал, то и приму“. О детях никому не жалуйся, кроме святых угодников и Матери Божией, и не хвались, не раздражай вра­га. Будет плохо — людям радостно, будет хорошо — вызовешь зависть».

Батюшка учил: «Когда служится сорокоуст, великий греш­ник выпускается из ада». Он повторял, что многое зависит от молитвы сродников, только хула на Господа не прощается.

Вначале он был со мной более откровенен, но после того, как один из секретов я открыла, батюшка стал осторожнее: «Учись тайну держать». Отец Николай советовал многим при­обретать землю, дома в деревне: «У кого будет земля, тот вы­живет. Легче тому будет». Он меня спрашивал: «А ты покая­лась за убиенного царя, за разоренную Россию, за поруганную веру?»

Я старалась не жаловаться на болезни, но не выдержала и пороптала на больные ноги: «Батюшка, как у меня ноги болят!» Он в ответ: «У тебя ноги болят, как у меня». После этого я молчала, крепилась. «Зинаидушка, ты не ропщи, что ножки-то болят. Дел-то добрых — хоть бы сколько, молитва — хоть бы какая, а вот Господь хочет душу спасти, и болезнями-то и спасает». Приехала однажды, батюшка помолился и по­вернулся ко мне: «Зинаидушка, это я попросил, чтобы ножки твои совсем не ходили. Как вырастут у тебя крылья, как по­летишь! Тебе что дороже, ноги или крылья?» Я смирилась. Некоторым он не благословлял ходить к врачам и терпеть болезнь как попущение Божие.

Старец с грешниками обращался очень мудро, умел и на место поставить, и не обидеть. Главное для него было — спа­сение человеческой души. Ему было очень трудно с некото­рыми людьми, но он терпел невзгоды ради любви: «Только я их отпущу, они сразу погибнут, и я не спасусь, Господь с меня за них спросит. Господа иудеи распяли, а Он со Креста про­сил, чтобы Отец Небесный помиловал их. Они не знают, что делают. Прости их, Господи».

Батюшка часто давал мне книги. Три раза он мне «Слово жизни» дарил, и три раза я отдавала ее кому-нибудь другому, а потом так к ней привязалась, что оторваться не могла, по ночам читала. Однажды вместо вечерних молитв до четырех часов утра читала «Слово жизни». Огорчилась, что грешно это было, но батюшка меня успокоил: «Нет, Зинаидушка, не скорби, тебе Господь заменил этим чтением и утренние, и вечерние молитвы, — ничего, не скорби».

Во сне я старца не видела ни разу, а голос его слышала. Однажды пороптала, когда уж очень болели ноги, и легла. Вдруг услышала строгий голос батюшки: «Полно роптать, вставай, читай житие Серафима Саровского!» Был четвертый час утра. Вскочила, стала читать житие, а там — одни болез­ни. Я и поняла, что болезни — крест мой, по грехам, терпеть надо».

Из воспоминаний протоиерея А. из Ивановской области

Тогда я в миру носил пиджак и брюки. Старец увидел меня и спросил: «Ты — священник?» Я ответил, что приехал к нему именно, чтобы узнать, священник я или не священник. Отец Николай вновь задал вопрос: «Зачем ты ко мне приехал? У тебя же есть старцы», — после чего пригласил с собой в храм. Батюшка открыл церковь, мы вошли и сели с ним на скамейку. В храме мы были вдвоем. Он говорил, что служил в Эстонии, рассказывал о том, что было время, когда служили на соках, потому что не было вина. Потом уже я нашел, что собор 1917-1918 годов разрешил священникам служить на со­ках в крайних обстоятельствах, когда в годы гонений не было вина и негде было его достать. Батюшка говорил что-то о сво­ей жизни до двадцати пяти лет, о каких-то своих канонических сомнениях, а затем стал стукать меня по щекам. Думаю, что говорил батюшка потом не со мной, а с бесом, запрещая ему. Он сказал совершенно твердо, чтобы я ни в коем случае, ни под каким видом сан с себя не снимал. Согласие старцев в этом отношении меня успокоило и порадовало.

После этого отец Николай показал мне храм и предупре­дил: «Смотри, чтобы у тебя храм тоже был убран, чтобы везде был порядок», — подвел меня к Тихвинской иконе Божией Матери и сказал: «Служи Тихвинской». Потом батюшка на­звал меня «родной» и повел в алтарь. Причем, в алтаре он неожиданно взял меня за нос и так провел через весь алтарь. Старец показал, как он сам кадил, как нужно раздувать кади­ло, и разрешил задавать любые вопросы. Сейчас трудно вспомнить, что он говорил, но важно было увидеть его не­обыкновенное благоговение к святыне.

После церкви батюшка повел меня к себе в дом, где мы довольно долго с ним беседовали, предложил покушать.

У меня были большие сложности с потреблением Святых Даров. Чтобы помыть Чашу после Причастия, я целые чайни­ки воды выливал. Старец объяснил, что мне нужно было де­лать, чтобы избавиться от осадка, и дал заповедь: «Мой Чашу только водой и никогда нигде не пей вина, даже с ар­хиереем». По милости Божией, хотя я и раньше никогда не пьянствовал, но с тех пор перестал пить вино совсем. Отец Николай далеко не всем священникам запрещал употреблять вино. Но он знал, что меня часто мучило уныние, а на оди­ноких приходах, когда человек нередко чувствует себя забро­шенным, бывает, что люди ищут утешения не в молитве, а в вине, что само по себе пагубно. Так старец удержал собрата от печальных последствий своей молитвой и своевременным советом.