Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души в различных вопросах духовной жизни - [448]

«Блюдите како опасно ходите», — заключил он.

О ПРИСТРАСТИИ

Во всех своих потребностях отец Михаил поистине был нищим, только то, что касалось облачений, он любил, чтобы было чисто и красиво. «Вот, видишь ли (ответил он на жела­ние духовной дочери сделать ему на полку с богослужебными книгами красивую занавесочку), была у меня занавесочка по­наряднее, да загорелась от свечи — это мне указание, что не надо нарядной. Подарили мне скатерть белую — она мне по­нравилась, вскоре попал на нее спирт и прожег две дыры... Вот и понравилась, — заключил батюшка. — Возьми ее, раз­режь на две части, посади заплаты, так она мне больше по­дойдет», — сказал батюшка, отдавая эту скатерть. Мантия была одна за всю жизнь, только перед отъездом его в Россию подарила ему одна монахиня сшитую для него легкую ман­тию. Ходил он всегда в своей келье босиком, иногда, при чу­жих, надевая легкие туфли. У него была особенно болезнен­но-чувствительная кожа, появлялась часто краснота и опухоль, было это от постоянного стояния. Подрясник суро­вого цвета, дешевой бумажной материи подпоясан толстой веревкой. В Пасхальную ночь или в особых случаях он обла­чался в полную схиму со шнурами.

О МОЛИТВЕ

«В молитве прежде всего покаяние со смирением и благода­рение...» Давая указания, велел читать каждый день молитву Филарета Московского: «Господи, не знаю, чего мне просить у Тебя. Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить Тебя. Отче, даждь рабу Твоему, чего сам и просить не умею. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения, только предстою пред Тобою. Сердце мое Тебе от­верзто. Ты зришь нужды, которых я и не знаю. Зри и сотвори по милости Твоей; порази и исцели, низложи и подыми меня! Благоговею и безмолвствую перед Твоею волею и непостижи­мыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе; научи меня молиться. Сам во мне молись. Аминь».

«Смиряться надо и за все благодарить». О молитве Иисусо­вой говоря, батюшка спросил: «Да как ты молишься? Ко всему должна быть подготовка. Все эти приемы и дыхание, о кото­рых читала, оставь, только сердце может повредить, такие слу­чаи бывали. С Иисусовым именем, с этой молитвой должен быть вопль из глубины сердца — тогда и будет молитва.

В другой раз сказал: молись так:

1. Иисусе Сладчайший и Дражайший, молю Тебя и умо­ляю — вся мне прости и спаси мя.

2. Иисусе Сладчайший и Дражайший — научи меня мо­литься, научи любить Тебя, исполнять заповеди Твои.

3. Иисусе Сладчайший и Дражайший. Обогати меня сми­рением, кротостью и слезами, ибо нет у меня другого пути к Тебе на небушко.

В такой молитве больше смирения.

И еще другой раз сказал: «Какая Тебе молитва Иисусова! Мытареву молитву читай! Всегда надо иметь, хотя самую краткую, молитовку и стараться всегда помнить, что Господь тебя видит — ходить перед Господом старайся. Идти впе­ред надо терпеливо, постепенно отстраняя все лишнее и многозаботливое (смотря по внутреннему состоянию сво­его чада).

Две силы в нас действуют: добрая воля и сопротивление плоти. Хочу молиться... а плоть возражает: не могу, не хочу. Молитву нельзя оставлять, но и плоть не изнурять — все в меру, и хорошее не будет на пользу. А без меры и хорошее не будет на пользу.

«БУКВАРИ», ИЛИ ФАРИСЕЙСТВО

Особенно характерно было отношение отца Михаила к «букве законной», к фарисейскому, мнимоправедному. Все должно быть во внутреннем живым, жизнью, и молитва дол­жна быть живой жизнью. Однажды мать Сергия, Фредерикс, получила такой ответ на свое недоумение: «Ты спрашиваешь об уставе, а знаешь ли, что устав родился от молитвы? И сам устав весь должен быть молитвой. А если не так, и будешь только «букварем», хоть все правила вычитывай, сколько их ни есть, и сколько ни хвались ими — они будут не на пользу душе, а даже на осуждение, если нет в них сердца сокрушен­ного и смиренного».

Как-то духовные чада спросили батюшку: «Теперь мы тайные монахини, Батюшка, нам нужен устав, укажите нам». Старец сказал: «Жили эти три тайных монахини вместе, в деревне ходили на работу или брали работу домой, постоян­но имели общее с мирянами, бывали в их сообществе. А вот вам устав — заповеди блаженства знаете? Возьмите первую заповедь, начинайте ее, трудитесь над ней — вот вам и ус­тав! Все добродетели и уставы ничто без этой заповеди. Это у Лествичника читали ведь?» (это батюшка однажды расска­зал духовной дочери, предостерегая от «внешнего только»). А если и все службы выстаивать будете, все вычитывать, весь устав выполнять, а внутри не будете очищаться, то будете мнимоправедны, как фарисеи. И устав, и чтение сами долж­ны быть молитвой. От молитвы родился и создался устав и чин, и должен он быть внутренним, как и внешним. Гото­виться надо к нему постепенно, со ступени на ступень во­сходить, а не сразу браться за высокое, труд и труд нужен повседневный».

Без борьбы и труда нельзя обойтись.

Кто без труда и опыта об уставе и чине только думает, тот подобен едва прошедшему сельскую школу и желающему по­нимать книги, которые изучают в Академии.

«Вот, смотри, у нас на Валааме все вычитывают все по ус­таву и чину... а как себя ведут, какая это монашеская жизнь?! Как в храме стоят? Как один к другому относятся? К началь­ствующим! К старцам! Игумен — не игумен, духовник — не духовник, ничего будто не понимает. Это не так сказал, это не так сделал, все переберут... и то не то, и то не так. Хорош только, когда по головке гладишь, а все вычитают и кланять­ся умеют. О нестяжании и постничестве и не говори, слушать не станут. Вот какое пришло время».