Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души в различных вопросах духовной жизни - [162]

— И что же будет?

— Сама на опыте узнаешь — простишь обидчика. Другая говорит:

— Вот та-то пронесла мое имя, яко зло, перед людьми, та­кого наговорила, чего никогда и не было, проходу мне не дает колкостями и насмешками.

— А ты молчи, не отвечай ничего, потерпи.

— А разве это можно стерпеть?

— Не можешь? Опять обратись к Господу: «Господи Иису­се Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную, и помоги мне стерпеть». Попробуй так просить и на опыте увидишь, что из этого выйдет. И так во всяком трудном положении обращай­ся к Господу — и поможет. Исполняй заповеди Его и проси Его помощи. Беда, если кто понадеется на свои силы и взду­мает сам, не прибегая к Божественной помощи, исполнять за­поведи, кто вздумает обойтись без смирения. Две добродете­ли необходимы в деле спасения: одна — любовь, другая — смирение. Без этих двух не только умная молитва, но и само спасение невозможно. Ведь вот Толстой, как он ужасно кон­чил, а раньше был религиозный человек, молебны заказывал, молился со слезами, все, казалось, было, одного не было — смирения. Любил осуждать других, не умел прощать людских недостатков.

Заговорили с ним об одном его соседе.

— Что вы, — говорит, — разве он человек?

— А то как же? Конечно, человек!

— Ну вот, какой же он человек? Просто тварь.

— Да ведь и все — тварь. Ангелы и то тварь: «О Тебе раду­ется. Благодатная, всякая тварь, ангельский собор и человече­ский род».

— Да нет, его нельзя человеком считать!

— Почему же?

— Он безбожник, он в церковь не ходит, в Бога не верит, разве это человек?

А старая нянюшка скажет ему... (Тут беседа прерывается, стучат в дверь: брат Григорий говорит, что пришел брат Фи­липп, просит благословения ехать и спрашивает, дадут ли ему лошадь.)

— Лошадку ему дадим, пусть идет запрягать... Вот так-то в монастыре у нас — Иисусова молитва, а тут Филипп пришел, лошадка нужна... Ну да ладно, прибежала лошадка и убежала, а мы остались при своем... Так вот старушка-няня говорит Толстому: «Левушка, не осуждай их, пусть они, как знают, а ты их не суди, тебе-то что! Сам за собой смотри». Не мог он переделать себя и плохо кончил.

Вот теперь иная думает: «Я в церковь хожу, а вон та не хо­дит, ну какая же она! И та вон что делает, на что уж это похо­же», — да так все машет, да машет ручкой, себя лучше других считает. Глядишь, и домахала до того, что упала ниже тех, кого осуждала.

Надо себя недостойнее всех считать — вот верный и един­ственный путь ко спасению, и еще — исполнение заповедей Господних. О них Господь сказал, что они «не тяжки суть», но своими силами нам их не выполнить, надо просить помощи у Господа — и даст. Кажется, просто. Просто, но сложно. По­молимся Ему, да просветит и укрепит Он нас в любви Своей. Аминь.

30 июня 1911 г.

«Там за далью непогоды есть блаженная страна». Когда я ехал по Сибири к Мукдену, смотрел в окно вагона и думал, что вот так к востоку начинаются неведомые нам страны — Китай, Корея, со своими обычаями, своими нравами. Преж­де эти страны коснели во тьме язычества, теперь просвеща­ются светом Христовым. В столице Японии — Токио, где раньше поклонялись дракону, возвышается великолепный со­бор. А потом от этих неведомых стран мысль неслась дальше, в страну, где блаженствуют небожители, где нет ни печали, ни воздыхании. О ней хочется говорить, туда вознестись мыслью от земли.

Земля — это место изгнания, ссылка. За уголовные пре­ступления людей осуждают на каторгу, кого на двенадцать лет, кого на пятнадцать, а кого и навсегда, до смерти. Вот и мы провинились перед Господом и осуждены на изгнание, на каторгу. Но так безконечно любвеобилен Господь, что даже в этом месте изгнания оставил Он нам много красот, много отрады и утешения, которые особенно понимаются натурами, обладающими так называемым художественным чутьем. Эти красоты здешнего мира только намек на красо­ту, которой был преисполнен мир первозданный, каким его видели Адам и Ева. Та красота была нарушена грехом пер­вых людей.

Представьте себе чудную статую великого мастера, и вдруг хватили по ней обухом. Что от нее останется? Осколки. Мы можем подобрать их, отыскать шею, часть лица, руки. При­знаки красоты сохраняются и в этих отдельных осколках, но уже не обрести прежней гармонии, цельности, прежней кра­соты еще не разрушенной статуи. Так и грехопадение первых людей разрушило красоту Божия мира, остались нам только осколки, по которым мы можем судить, как прекрасно было все раньше — до грехопадения.

Но придет время всемирной катастрофы, весь мир запыла­ет в огне. Загорится земля, и солнце, и луна — все сгорит, все исчезнет, и воцарится новый мир, гораздо прекраснее того, который видели первые люди. И настанет тогда вечная ра­дость, полная блаженства во Христе. По этой-то блаженной жизни и тоскует теперь на земле человеческая душа. Есть пре­дание о том, что раньше, чем человек рождается в мир, душа его видит те небесные красоты, а вселившись в тело земного человека, продолжает тосковать по этим красотам. Так Лер­монтов объясняет присущую многим людям непонятную тос­ку. Он говорит, что за красотой земной душе снился лучший, прекраснейший мир иной. И эта тоска о Боге — удел боль­шинства людей.