Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души в различных вопросах духовной жизни - [113]

Раз собралась я с детьми к старцу в Оптину на праздник Рождества Христова. Сама-то я уже не ела мяса, а детей жа­лела, боясь, как бы они не ослабели. Да еще думала: пожалуй, будут жалеть, что не остались на праздник дома. Чтобы не было в соблазн, хоть и мирской прислуге на монастырской гостинице, я захватила с собой самый хороший копченый и запеченный окорок ветчины, думая: буду втихомолку давать им понемногу — все подкрепление. Но, приехав, сказала об этом старцу. Батюшка же мне говорит: «Не вози никогда мяса в монастырь. Вот один как-то привез, а в мясе завелась трих­нина, и он отравился». Возвратившись от старца, я сказала своим: «Ну, дети, подождите три дня, приедете домой, тогда и покушаете мяса». Но, приехав домой, нашли это мясо, все изъеденное червями. Так и выкинули его.

Бывая в монастырских кельях и видя там почти у всех дере­вянные кресты с Распятием, я возымела желание купить такой же и себе. Итак, купив себе в Оптиной очень хорошенький крест, я принесла его к старцу и просила его благословить им меня. Батюшка же, взяв в руки крест, сильно ударил им меня по голове, от чего верхняя дощечка с надписью «Иисус Хрис­тос» и прочее отскочила и покатилась под стол. Я с сожалени­ем бросилась искать ее и сказала: «Как жаль, что дощечка от­скочила!» Я видела, что батюшка с особенным вниманием следил за мной. И когда я ее подняла и приложила к тому ме­сту, от которого она отклеилась, думая: дома приклею, — до­щечка сама собой, под пристальным взглядом батюшки, при­стала. И вот уже много лет этому кресту, как он у меня, дощечка так крепко держится, как литая. Сколько дорог этот крест изъездил со мной, и я его часто клала за пазуху, но до­щечка никогда не отклеивалась. Так крепко приклеил ее род­ной батюшка своим взглядом.

Весной 1890 года приехала я к нему готовиться и должна была прийти исповедаться. Вдруг, говорят, батюшка получил очень грустную телеграмму о кончине Воронежского Влады­ки Вениамина38 и, прекратив прием народа, отпустил всех до двух часов. Со всеми и я ушла. В два часа прихожу к старцу. Он позвал меня к себе на исповедь. Став пред ним на коле­ни, я сказала: «Батюшка! Вы получили грустную весть — ваш любимый Владыка скончался». — «Да, — ответил мне старец, — двойная скорбь: этот скончался, а нашего возьмут в Воронеж­скую епархию». Я остолбенела. Своего Владыку я очень по­любила. Он был мне помощником в приведении моей при­емной дочери в Православие, обещал и на экзаменах защитить ее от нападок на нее со стороны одного учителя. Не поняв прозорливости старца, я удивленно спросила его: «Да разве об этом говорят уже?» — «Да, — ответил он, отвернув свое личико от моих вопросительных глаз, — слухи носятся. Туда надо хорошего, а другого такого нет». В заботе о своей крестнице я сказала: «Господи! Кто же теперь поможет ей?» — и назвала ее имя. Батюшка утвердительно ответил мне: «Да Владыка же и поможет». Я вышла от старца в недоумении, как и что это он говорит: Владыку нашего переведут, да он же поможет и на экзаменах, которые у нас так поздно кончались, к июлю месяцу. А была еще ранняя весна. Через некоторое время вдруг, как снег на голову, — телеграмма из Петербурга о назначении преосвященного Анастасия на Воронежскую епархию. Ни он сам и никто другой этого не ожидал. Между тем слова прозорливого старца батюшки отца Амвросия, ска­занные мне в день кончины Владыки Вениамина, исполни­лись в точности. И моей дочери помог преосвященный Анас­тасий, и его перевели в Воронеж.

Поучение преподобного Амвросия сестрам Казанской Амвросиевой женской пустыни в Шамордине

«Лучше не исполнить чего-либо и укорить себя в глубине души за неисправность, — говаривал старец, — нежели все выполнить и подумать, что хорошо сделал». Бывало, батюш­ка, заметив в ком-либо склонность к формализму и букваль­ному исполнению своих правил и обязанностей, заставлял нарушить что-нибудь, говоря, что такому полезнее остаться неисправным. Точно так же и слабых, и немощных он вооду­шевлял тем, что Бог не требует подвигов выше сил физиче­ских и Ему приятнее наше сокрушенное сердце, почему ни­когда не следует смущаться, что не пришлось наравне с другими попоститься, или не в силах выстаивать все долгие службы, или не можешь трудиться в обители.

«Если не можешь, — говаривал батюшка, — стоять всю службу, сиди, но не уходи из церкви; не в силах держать по­ста — поешь и поневоле смиришься и не будешь осуждать других». Тех, кто по болезненному состоянию не мог нести послушания и скорбел об этом, батюшка утешал, говоря: «Благодари Бога и за то, что живешь в обители, и это милость Божия». «А я вот ничего не делаю, а все лежу», — прибавит таким в ободрение любвеобильный отец.

Так он был мудр и снисходителен к немощным, а, с другой стороны, от здоровых он требовал сильного понуждения. Он говорил, что лень и немощь так тесно сплетаются в человеке, что очень бывает трудно разобрать, где кончается лень и на­чинается немощь, и что очень легко принять первую за вто­рую. Он увещевал неопустительно ходить к службам церков­ным, говоря: «В Писании сказано: Пою Богу моему дондеже есмь и Воздам Господеви молитвы моя пред всеми людьми Его.