Беседы о режиссуре - [47]

Пусть рваный мой плащ прохудили дожди.

Кто волен душой, тот скорее во мгле

Заснет без подстилки на грязной земле,

Чем на тканый ковер, непогоды боясь,

Сам перед сильным опустится в грязь!»

У Ростана босоножка появляется лишь в седьмой сцене. У нас ее песня звучала в начале спектакля, в его кульминационных моментах, в конце.

Музыка Юлия Марковича казалась неотделимой от действия разыгрываемой пьесы, но, взятая отдельно от спектакля, поражая своей красотой, казалась совершенно самостоятельным произведением. Таков удивительный дар Буцко.

Насколько мне известно, у нас не проводятся вечера, специально посвященные музыке, написанной к спектаклям. А жаль, слушатели многое бы открыли для себя заново. Ведь в спектакле на первое место выходит слово, действие персонажей, музыка отступает и порой ускользает от внимания зрителей.

ТЕВЬЕ-МОЛОЧНИК

Разваливался Бургундский отель, исчезала кондитерская Рогио... Под мерный стук необходимых инструментов рабочие привычно и аккуратно производили демонтаж декораций.

Еще совсем недавно мы репетировали, снимали, была премьера, отзывы прессы, зрителей... Как же трудно режиссеру, который все еще живет постановкой, осознавать работу над ней исключительно в прошедшем времени. Испытывает ли он освобождение от бремени трудов и забот? Нет, скорее им овладевает усталость или, вернее, опустошение, апатия, которую порой нарушают всплески неверия в то, что все кончено. И только эта послефинальная сцена, когда на глазах режиссера рушатся декорации к его спектаклю, ставит в сознании окончательную точку над «и».

В такие минуты начинаешь остро понимать, как драматично движение времени, как меняется под его влиянием человек. Вдруг в подробностях припоминаешь все свои обиды, компромиссы, на которые тебя вынудили пойти, недоумеваешь и негодуешь на тех, по чьей вине без причин откладываются твои заявки и, следовательно, крадутся годы твоей жизни. А потом ты задаешься вопросом, совершенно ли украденные эти годы? И понимаешь, что нет. Что тебе удалось сделать то-то и то-то. И были успехи, радости. Когда же ты приходишь к мысли, что жизнь прекрасна и удивительна, значит ты выздоравливаешь, полон новых сил и желания работать. Значит пора приниматься за очередную постановку и посвятить себя чему-то значительному. А посему попробую сосредоточиться именно на очередном и, как показалось, значительном.

Не помню, упоминал я об этом или нет, но в голове у меня сложился план спектаклей, которые я хотел успеть поставить за свою жизнь. Исходя именно из этого плана, ежегодно я вносил в свою очередную заявку десять — двенадцать названий. Среди них восемь лет подряд был «Тевье-молочник» Шолом-Алейхема. И все эти восемь лет я знал, что моего Тевье должен сыграть Михаил Ульянов.

Всегда находятся особо «проницательные» люди, которые в случае успеха мгновенно берутся объяснить его причину, исходя из собственного взгляда на жизнь и ее понимания. «Ты выбрал Ульянова, – говорили они мне, – потому что только такой авторитетный актер, сыгравший самого маршала Жукова, мог пробить твою постановку».

Справедливости ради надо сказать, что «проницательные» люди, а они находились даже среди вахтанговцев, высказывали Михаилу Александровичу, узнав о его согласии на роль Тевье, свое недоумение: «Зачем тебе, создавшему образ самого маршала Жукова, ввязываться в эту историю?»

Вероятно пора дать объяснение, почему из всех авторитетных и неавторитетных актеров я выбрал именно Ульянова, почему он согласился, и на какую такую «историю» намекали особо «проницательные» люди.

Уже в студенческие годы Михаил Ульянов имел четко выраженную гражданскую позицию. Позицию подлинного гражданина Союза Советских Социалистических республик. Она мужала и крепла вместе с его актерским дарованием. Он нигде не провозглашал ее, но жил согласно ее принципам. И лишь актер, обладающий такой позицией, мог создать, по моему убеждению, образ Тевье-молочника. Это первое, но есть и второе, и третье... Многие воспринимают Ульянова лишь в определенном диапазоне его ролей: Председатель, Митенька Карамазов, маршал Жуков... – прямой, темпераментный, мужественный, честный, порой резкий, жесткий, суровый. И мало кто знает, какой это, в сущности, добрый и мягкий человек. Как тепло он относится к близким. Как постоянно находится в заботах – не о себе, о других людях. Играл он и просто веселых персонажей, и такие острохарактерные роли, как «Иудушка Головлев». Именно студенческий самостоятельный отрывок Миши, смело взявшегося за отрицательный персонаж Салтыкова-Щедрина, открыл мне удивительное мастерство перевоплощения Ульянова, его замечательную пластику, интонационный и тембровый диапазон голоса. Все эти качества просто необходимы при создании персонажа, в котором необыкновенно гармонично заключается и большая вселенская правда, и национальный колорит. Мы часто говорили с Ульяновым об этом образе, о самой повести Шолом-Алейхема задолго до нашей постановки. Во многом сходились, и прежде всего в том, что это произведение в высшей степени интернациональное, общечеловеческое, народное по своему духу, с точки зрения поднятых в нем проблем: взаимосвязь поколений, взаимоотношения детей и отцов, которые, в сущности, независимы от национальности, независимы от веков и народов. Меняется лишь их форма, но содержание остается то же. Отчуждение родителей и детей друг от друга. Боль родителей, страдание детей, которые вырастают из этого разобщения. Муки родителей, когда дети их не слушают и идут своей дорогой, а она кажется родителям неверной. Тема – вечна. Но она сопряжена еще и с другой: можно прожить жизнь вполне благополучно, но, жалуясь на свои мелкие болячки, так и не заметить всей ее красоты, всех ее радостей. А можно прожить тяжкую жизнь, какую прожил Тевье-молочник, и, тем не менее, благословлять ее в силу того, что эта жизнь, кроме страданий, дает и радости, кроме горестей – счастье, кроме потерь – приобретения. Тема благословения жизни – такой, какая она есть, такой, какой она складывается, есть одна из главных в понимании роли Тевье. Жизнеутверждающее, жизнелюбивое, жизневлюбленное произведение. Да, конечно, в нем есть страдания и потери, горести и неудачи, непонимание и усталость, и тем не менее – оно благословляет жизнь!