Беседы - [6]

Какие это задачи? На мой взгляд, это прежде всего строительство демократического федеративного государства и гражданского общества, становление социально-ориентированной рыночной экономики, освоение огромных природных и интеллектуальных ресурсов страны, создание материальных и духовных условий жизни, достойных человека.

Для решения этих задач никакого специального величия не нужно. Если понятие «великая Россия» означает ее неуязвимость перед возможным внешним врагом, то для этого достаточно сохранить в боеспособном состоянии наш ракетно-ядерный потенциал, а также обычные вооруженные силы, способные остановить любой возможный локальный конфликт. Во всем остальном «великая Россия» — это прежде всего Россия, которая ни в чем — ни в науке, ни в культуре, ни в уровне дохода на душу населения, ни в качестве жизни — не уступает другим цивилизованным странам. А это задача, которая решается в ходе целеустремленного конструктивного строительства во всех областях общественной жизни, а не путем каких-то мессианских поползновений.

— Политики, социологи, историки, публицисты — все, кто оценивает прошлое, настоящее и будущее России, оперируют понятием «российский менталитет», часто не раскрывая, что за этим стоит. Что такое в Вашем понимании «российский менталитет», «менталитет русского человека»? Его составляющие?

— Убежден, что «российский менталитет» — это в основе своей европейский, христианский менталитет. И каркас системы духовных ценностей, присущей российскому человеку, составляют те же самые десять библейских заповедей и Нагорная проповедь, которые определяли и определяют в конечном счете мировоззрение европейского человека, всей европейской цивилизации, где бы территориально на земле она сегодня ни располагалась.

Конечно, «российскому менталитету» присущи определенные особенности, которые я лично для себя объясняю больше всего просторами и малонаселенностью страны, постоянным внешним давлением на нее и изначальным господством в России византийской версии христианства, в которой основной упор всегда делался не на ответственность индивида, а на «соборную», коллективную ответственность людей перед Богом. Отсюда, думается, еще сохранившиеся, прежде всего в российской деревне, остатки «общинного» мировоззрения, «общинной» психологии, выражающейся, например, в отрицании частной собственности на землю (приусадебные клочки земли — не в счет) и стремлении все же сохранить давно уже со всей очевидностью обанкротившиеся коллективные формы хозяйства (преимущественно как своего рода социальную страховку). Во всем российском обществе и сегодня еще превалирует стремление к «социальной справедливости», понимаемой преимущественно в соответствии с известной булгаковской формулой «все взять да поделить».

Драматическая история России в XX веке породила к тому же новые психологические комплексы, в частности не только внешнее, за рубежом, но — что особенно печально — и внутреннее, собственное отношение к российскому человеку как к плохому, ленивому работнику, равнодушному, вороватому, лживому, зачастую спившемуся. Убежден, подобное отношение в высшей степени несправедливо: нельзя забывать, например, что уже 4–5 поколений россиян работают за нищенскую зарплату, в десятки, а то и в сотни раз меньшую, чем люди той же квалификации в нормальных цивилизованных странах. Неудивительно, что между российским человеком и российским работодателем в лице государства, а теперь и в лице предпринимателя давно уже сложился своеобразный конкордат: как вы нам платите, так мы вам и работаем. Уходящий век приучил также российского человека ни в чем не верить ни государству, ни бизнесу, ни общественным организациям, ни жизни вообще: обманут, предадут, ограбят, посадят, неизвестно ради чего погонят на убой и так далее. И новые времена для «человека с улицы» мало чем отличаются от прежних, советских: чем, например, такие «демократические» акции, как повальная конфискация всех сбережений населения в 1992 году, или скоропалительная дармовая приватизация и раздел общенародной собственности между «своими», или грабеж 17 августа 1998 года, по сути своей отличны от того, что творили большевики начиная с октября 1917 года?

Но вот что показательно: как только российский человек попадает в более или менее нормальную обстановку, перебравшись на постоянное место жительства куда-нибудь, скажем, в Германию или в США, он в массе своей мгновенно превращается в самого добропорядочного гражданина, трезвого, бережливого, доброго семьянина, надежного соседа, старательного, изобретательного работника, законопослушного налогоплательщика и так далее. Дело, значит, не в особой природе, особом менталитете российского человека: он не хуже, не глупее и не ленивее других. Дело в тех условиях, в которых его вынуждает пока жить окружающая его среда.

— На Ваш взгляд, претерпел ли русский менталитет какие-либо изменения за годы реформ? Эти изменения — в лучшую или худшую сторону?

— Очень нелегко ответить на этот вопрос однозначно. С одной стороны, за годы реформ, казалось бы, все силы зла, какие только были в людях, вырвались наружу. В последние советские десятилетия, когда уже почти прекратился прямой террор, эти силы как-то все же удерживались под спудом и подавлялись сверху мощью государства. Но с началом реформ государство само превратилось в главного преступника, отменив в обществе фактически всякую мораль и всякие государственные гарантии защиты людей от разрушительных, преступных общественных сил. Конфискации, поощряемое сверху разворовывание общественной собственности и госбюджета, хронические неплатежи по своим обязательствам, невыплаты зарплаты и пенсий, коррупция, криминальный беспредел, безвластие — все это сегодня пороки прежде всего именно государства. И все они свидетельствуют о том, что моральное состояние России, российского общества, ныне приблизилось к той опаснейшей черте, за которой возможен уже полный распад страны и ее исчезновение с географической карты мира.