Беседь течёт в океан - [17]

— Хотя о покойниках плохо не говорят, но должен признать: нахомутал Машеров немало. Возьмите мелиорацию. А гигантские животноводческие комплексы. Огромный вред природе! Никто этого не считал. И вред будет увеличиваться. Как снежный ком.

— Николай Артемович, не могу согласиться с этим. Мелиорация дала нам и хлеб, и мясо, и молоко. Как люди говорят: и чарку, и шкварку. Болота надо было осушать! — возразил Сахута.

— Да, надо, но не так. Не все без разбору. Некогда наши потомки оценят Машерова более объективно. Наливай, Петро, помянем еще раз.

— И все-таки у меня свое мнение. Конечно, не надо делать из Машерова икону. Но человек самоотверженно работал. Честно, добросовестно. Народ его любит. Мы это видели сегодня, — не мог успокоиться Сахута.

— Согласен. Вот и помянем еще раз. Пусть ему земля будет пухом…

Грузноватый Николай Шандобыла тяжело поднялся, встали Андрей и

Петро, стоя, не чокаясь, выпили. Над столом, будто огромный зонт, нависла гнетущая тишина.

Когда поженились, Ева не очень любила Петра. Понимала, он одинок, и она растит дитя одна. Видела его с Лидой. Однажды увидела на экране, сначала не узнала, но голос показался знакомым, присмотрелась — так это же человек из соседнего общежития, который с ней здоровается. Аккуратно причесан, модный галстук, говорил так складно, спокойно, смотрел с экрана открыто, ясно, будто видит Еву и говорит эти слова только ей. Очень впечатлила ее телепередача. При встрече она поздоровалась первой, сказала, что смотрела передачу, которая ей понравилась

— А когда еще можно будет увидеть вас на экране?

— Когда? Я вам скажу. Кстати, как вас зовут?

— Меня зовут Ева.

— Ого, первая женщина. Родоначальница человечества. Жаль, что я не Адам, а — Петро. Апостол Петр.

— Очень хорошее имя. Петр — это значит твердый или камень?

— Да, есть такое определение. А где же ваш сын?

— Отвезла к бабушке. На днях и сама туда поеду. А мужа нет. Погиб в автоаварии.

Ева приметила, как тень сочувствия мелькнула в его глазах, которые только что смотрели весело, озорно. И это движение души сказало ей больше слов сочувствия. И у нее зародилось желание познакомиться с Петром поближе.

— Извините за любопытство, почему вы живете в общежитии? Неужто телевидение не может обеспечить вас квартирой? На вас смотрит вся Беларусь. Ну, никак не верится. Неужели наша республика такая бедная?

— Видите ли, Ева, все не так просто. В первую очередь надо обеспечить семейных, с малыми детьми. А я вольный казак.

— Так и я вольная казачка. Если есть время и желание, может, зайдем ко мне? А то стоим на улице, как бездомные.

Петро спросил номер ее комнаты и пообещал через полчаса зайти.

И он пришел с шампанским, с цветами. С этого все и началось… Ева долго и осторожно, бережно растила росток новой любви. Первое время невольно сравнивала Петра со своим первым мужем, и это сравнение было не в пользу Петра. И только после рождения дочурки она увидела нового мужа другим человеком. И у нее проснулась любовь, которая затмила прежнее чувство. И эта любовь не слабела, а наоборот, крепла с каждым вместе прожитым годом. А когда Петра назначили главным редактором, она стала еще крепче любить и уважать его. Поначалу думала: неудавшийся летчик, неудачник-муж, которому изменяла жена, неудачник-агроном, малоизвестный журналист. А как почитала письма телезрителей после его передач, увидела, с какой страстью, ответственностью он относится к своей работе, убедилась: Петр нашел себя, создал новую семью, любит и Костика, и родную кровинку-дочурку.

Через полчаса Петро и Ева провожали своих гостей. Николай поцеловал Еве руку, но этого ему показалось мало — чмокнул в щечку.

— Большое вам спасибо. После такого дня… После ужасного события. У вас воспрянул духом. И наговорился с земляками, — он обнял Петра, трижды расцеловались. — Приезжайте в Хатыничи. Через месяц Иван Сыродоев празднует юбилей. Пятьдесят пять годков. Две пятерки. Дата красивая. Полсотню не отмечал. Тогда как раз умерла Вулька, его мать. А мне она была теща. Моя жена — Иванова сестра, — пояснил для Евы. — У него день рождения пятого ноября. Перенесем на шестое или седьмое. От его имени приглашаю вас, приезжайте с женами. Восьмого в Саковичах кирмаш. Ну, ярмарка. Дмитриев день. Вспомним детство. Медку душистого купите. На память о Беседи, о прибеседских цветущих лугах.

— Очень заманчиво. Давай съездим, Петя, — загорелась Ева.

— Да, действительно, заманчиво. Но, боюсь, не удастся, — вздохнул Сахута. — Демонстрация, торжества. Может, к восьмому и вырвусь. На кирмаш могу успеть.

— А мы будем планировать. Матка давно ждет. Одна теперь… Надо съездить, — решительно сказал Петр.

Гости и хозяева спустились на лифте вниз. «Волга» тихо урчала у подъезда, светились, будто алые маки, габаритные огни. Обнялись еще раз. Микола сел рядом с Андреем на заднее сиденье, и машина покатила в темноту ночи.

Петру хотелось побыть во дворе, подышать свежим воздухом, пожалел, что не набросил на плечи пальто. Ева потянула за руку:

— Пошли домой. Поздно уже, да и холодно. Можно простудиться.

Вдвоем они быстро убрали все со стола.

— Посуду ставь в раковину. Завтра помою. Уморилась за день. Хочется лечь.