Бесцветный - [24]

Теперь страна была открыта. Куда мы могли отправиться? Жизнь в Соуэто была связана с трудностями. Мама все еще хотела вырваться из тени своей семьи. Кроме того, мама не могла прогуляться со мной через Соуэто, чтобы ни один человек не сказал: «Вот идет эта проститутка с ребенком от белого мужчины». В черном районе о ней всегда думали бы так. Так что моя мама не хотела переезжать в черный район, а переехать в белый район нам было не по карману. Поэтому она решила переехать в цветной район.

Иден-Парк был цветным районом, соседствующим с несколькими черными тауншипами в Ист-Рэнде. Как она решила – полуцветной и получерный, как мы. Там мы не бросались бы в глаза. Но этого не получилось, мы так и не вписались в него.

Но, когда мы переезжали, она думала, что вполне впишемся. Плюс открывалась возможность купить дом – наш собственный дом. Иден-Парк был одним из тех «пригородов», которые на самом деле находились на краю цивилизации. Одним из тех мест, о которых продавцы недвижимости говорили: «Эх, бедные люди. Вы тоже можете жить хорошо. Вот дом. В богом забытом месте. Но смотрите, у вас есть двор!»

По какой-то причине улицы в Иден-Парке были названы в честь автомобилей: Ягуар-стрит, Феррари-стрит, Хонда-стрит. Не знаю, было ли это случайностью или нет, но это было забавно, потому что в ЮАР цветные люди известны своей любовью к шикарным автомобилям. Это все равно, что жить в белом районе, где все улицы названы в честь сортов изысканного вина.

Я обрывочно, фрагментарно помню переезд туда. Как мы ехали в место, которое я никогда не видел, как встречали людей, которых я никогда не знал. Район был равнинный, деревьев немного, та же пыльная красная глина и трава, что и в Соуэто, но – с хорошими домами и асфальтированными дорогами, а также атмосферой предместья.

Наш дом был крошечным, на повороте дороги прямо у Тойота-стрит. Внутри он был скромным и тесным, но войдя, я подумал: «Вау! Мы по-настоящему заживем». Я не очень-то хотел собственную комнату. Это мне не нравилось. Всю свою жизнь я спал в комнате с мамой или на полу с двоюродными братом и сестрой. Я привык, чтобы рядом со мной находились другие человеческие существа, так что большинство ночей я спал в маминой кровати.

На горизонте еще не было отчима, не было плачущего по ночам маленького брата. Только я и она, одни. Было чувство, что мы вдвоем совершаем великое приключение. Она говорила мне что-то вроде: «Мы с тобой против всего мира». С самого раннего возраста я понимал, что мы – не просто мама и сын. Мы были командой.

Именно тогда, когда мы переехали в Иден-Парк, у нас наконец-то появился автомобиль, подержанный оранжевый «Фольксваген», который мама купила почти даром (а он не стоил и этого). Один раз из пяти он не заводился. В нем не было кондиционера. Каждый раз, когда я по ошибке включал кнопку вентилятора, из отверстия в меня летели кусочки листьев и грязь.

Когда автомобиль ломался, мы пользовались микроавтобусами или ловили попутки. Мама заставляла меня прятаться в кустах, так как знала, что мужчины останавливаются, увидев женщину, но не женщину с ребенком. Она стояла у дороги, водитель подъезжал, она открывала дверцу и свистела, а я подбегал к машине. Я видел, как менялось выражение их лица, когда они понимали, что подвозят не привлекательную незамужнюю женщину, а привлекательную незамужнюю женщину с толстым маленьким ребенком.

Когда автомобиль был на ходу, мы опускали стекла, ехали и пеклись на солнце. Всю мою жизнь радиоприемник этого автомобиля был настроен на одну волну. Она называлась «Radio Pulpit», и, как и предполагало название, там были только проповеди и молитвы. Мне не разрешали трогать колесико настройки этого приемника. Каждый раз, когда радио не ловило сигнал, мама ставила кассету с проповедями Джимми Сваггерта (когда же мы узнали о скандале[8]? О, боже. Это было ужасно).

Было чувство, что мы вдвоем совершаем великое приключение.

«Мы с тобой против всего мира».

С самого раннего возраста я понимал, что мы – не просто мама и сын.

Мы были командой.

Но каким бы дерьмовым ни был наш автомобиль, это был автомобиль. Это была свобода. Мы не были черными, застрявшими в тауншипах, ожидавшими общественного транспорта. Мы были черными, которые могли свободно перемещаться по миру. Мы были черными, которые могли проснуться утром и сказать: «Куда мы поедем сегодня?»

По дороге на работу и в школу был длинный участок дороги, идущей в город, который был абсолютно пустынным. Именно там мама учила меня водить. На шоссе. Мне было шесть лет. Она сажала меня на колени и давала мне порулить и включать и выключать поворотники, а сама нажимала на педали и переключала скорости. Через несколько месяцев она научила меня переключать передачи. Она все еще работала сцеплением, но я забирался к ней на колени и брался за рычаг переключения передач, а она, пока мы ехали, говорила, какую передачу включать. Этот участок дороги спускался глубоко в долину, а потом поднимался по противоположному склону. Мы набирали скорость, потом переключались на нейтральную передачу, отпускали тормоз и сцепление и,