Бес в крови - [5]

* * *

С наступлением тепла отец любил отправляться в долгие пешие прогулки со мной и моими братьями. Нам очень нравилось шагать в направлении Ормессона, тропинкой вдоль Морбра, речки шириной в метр, чье русло пролегло по лугам в цветах, которых не увидишь больше нигде и чье название я забыл. Пучки кресс-салата и мяты скрывали заболоченные места, двигаться приходилось с опаской. По весне река несла тысячи белых и розовых лепестков боярышника.

Однажды в воскресенье в апреле семнадцатого года мы, как обычно, сели в поезд до Ла Варенн, чтобы оттуда пешком добраться до Ормессона. Отец сказал, что в Ла Варенн познакомит нас с Гранжье, очень приятными людьми. Я понаслышке знал о них, видел имя их дочери Марты в каталоге выставки живописи. Однажды я услышал, как мои родители обсуждали визит некоего господина Гранжье. Он принес папку с акварелями своей восемнадцатилетней дочери. Сама Марта была тогда больна. Отец хотел сделать ей сюрприз — представить ее работы на благотворительной выставке, председателем комитета которой была моя мать. Акварели были не ахти какие, чувствовалось, что над ними корпела, высунув язык и слюнявя кисти, прилежная слушательница курсов рисования.

Гранжье ждали нас на вокзале в Ла Варенн. Господин и госпожа Гранжье были, вероятно, одного возраста, под пятьдесят. Но жена казалась старше своего мужа, была мала ростом, безвкусно одета и сразу не понравилась мне.

Во время прогулки я заметил, что она часто хмурит брови, отчего на лбу у нее появляются морщины, которые не сразу разглаживаются. Чтобы иметь все основания невзлюбить ее и не чувствовать себя при этом несправедливым, я хотел, чтобы и речь ее под стать внешности была банальной. Но в этом она не оправдала моих надежд.

Господин Гранжье выглядел этаким молодцом, бывшим унтер-офицером, любимцем солдат. Но где же Марта? Перспектива прогулки в обществе ее родителей отнюдь не прельщала меня. Как объяснил г-н Гранжье, дочь должна была появиться со следующим поездом: «Через четверть часа, потому что не успела вовремя собраться, с ней приедет и ее брат».

Когда поезд въезжал на вокзал, Марта стояла на подножке вагона. «Дождись, пока поезд остановится», — крикнула ей мать… Бесстрашная девушка сразу очаровала меня.

Ее очень простые платье и шляпка свидетельствовали о равнодушии к чужому мнению. Она держала за руку мальчика, которому на вид было лет одиннадцать. Этот бледный, с белыми, как у альбиноса, волосами ребенок, чьи движения выдавали болезненность, был ее братом.

Мы с Мартой возглавили шествие. За нами шел мой отец, а потом Гранжье.

Заботам моих братьев поручили маленькое хилое существо, которому было запрещено бегать, и они зевали от скуки.

В ответ на мои похвалы ее акварелям Марта скромно отвечала, что это всего лишь этюды. Сама она не придавала им большого значения и обещала показать мне другие, лучше, со «стилизованными», как она выразилась, цветами. На первый раз я счел за благо промолчать и не говорить ей, что нахожу подобные цветы смешными.

Разглядеть меня как следует ей мешала шляпка. Я же вовсю глазел на нее.

— Вы мало похожи на вашу мать, — заметил я.

Это был комплимент.

— Мне иногда говорят это; но когда вы побываете у нас, я покажу вам мамины фотографии, я очень похожа на нее в молодости.

Меня этот ответ огорчил, и я стал молить Бога не дать мне лицезреть Марту в возрасте ее матери.

Желая избавиться от неловкости, которую я испытал от этого удручающего ответа, и не понимая, что таким он мог быть лишь для меня, поскольку Марта, к счастью, смотрела на свою мать иначе, я брякнул:

— Зря вы так причесываетесь, вам больше пойдут прямые волосы.

Сказал и тут же ужаснулся, поскольку никогда ничего подобного женщинам не говорил. И тут же задумался над тем, как причесан я сам.

— Можете спросить у мамы, обычно я причесываюсь лучше, но сегодня я и так опоздала и боялась пропустить следующий поезд. К тому же я не собиралась снимать шляпу, — отвечала она, словно ей нужно было оправдываться.

«Что же это за девушка, которая позволяет, чтобы мальчишка делал ей замечания по поводу ее прически?» — подумалось мне.

Мне хотелось разузнать, что она читает; я был страшно рад, что она знает Бодлера и Верлена. И тронут тем, как она любит Бодлера; я тоже любил его, но иначе. Мне в нем виделся бунт. Ее родители в конце концов смирились с ее вкусами. Марту раздражало, что они сделали это только из любви к ней. Ее жених в письмах делился с ней своими впечатлениями от книг и давал советы, что читать, что не читать. Так, например, он запретил ей «Цветы зла». Неприятно пораженный тем, что она помолвлена, я вскоре с радостью узнал, что она не считается с мнением этого не слишком умного солдата, испытывающего страх перед Бодлером. Обрадовало меня и то, что его взгляды, видимо, частенько раздражали невесту. Оправившись от неприятной вести, я поздравил себя с узостью взглядов ее жениха: ведь если бы он тоже ощутил прелесть «Цветов зла», то, чего доброго, обставил бы их будущую квартиру в духе «Смерти любовников». Затем я задумался: а что мне-то, собственно, до этого?

Жених запретил ей также посещать курсы рисования. Я ни разу там не был, но тут же предложил сопровождать ее туда, прибавив, что часто там занимаюсь. Испугавшись, однако, что ложь моя как-нибудь раскроется, попросил ее не обсуждать этого с моим отцом. Отец, мол, не в курсе того, что я пропускаю уроки гимнастики ради Гранд-Шомьер. Не мог же я допустить, чтобы у нее создалось мнение, будто я таюсь от родителей потому, что они запрещают мне видеть обнаженное женское тело. Я был счастлив, что у нас появился общий секрет, и при всей своей застенчивости даже ощутил свою власть над спутницей.