Берсерки - [5]

Для самого мальчика первые три месяца болезни промчались быстро. Забытья он не помнил совсем. Были какие-то видения, неясные тени огромных скал и сверкающих огненных колонн. Но потом серое мутное забытье начало потихоньку наполняться сначала запахами, затем звуками, а однажды утром появились голоса.

Первое время Уимон не различал слов, но вот голоса вроде были знакомы. Во всяком случае, они казались знакомыми. Он начал вспоминать тех, кому они могли принадлежать. Странные, но такие знакомые имена: Торрей, Редд-родитель, Оберегательница Аума, а где-то дальше слышались визгливые выкрики Сгана-самца. Потом он начал различать отдельные слова, а спустя еще месяц смог наконец на привычный утренний вопрос Оберегательницы Аумы: «Ну как у нас сегодня дела, малыш?» ответить еле слышно:

— Се… Аманна…

Оберегательница ахнула и всплеснула руками:

— Ты гляди, заговорил, а мы-то уж… — и она с улыбкой наклонилась над ним, смахнув слезу. Не так часто больные радовали ее тем, что возвращались к жизни. Но что поделаешь, если жизнь и смерть всецело в руках Всевидящих, а ей оставлены только компрессы, лечебный бульон, десяток горшочков с медом, барсучьим салом и иными немудреными снадобьями и святая мольба.

После этого утра дела явно пошли на поправку. Спустя еще месяц Уимон с помощью Тарвеса и Оберегательницы Аумы смог наконец, пошатываясь на дрожащих ногах, выйти на воздух. От свежего морозного воздуха у мальчика закружилась голова, а от яркого сияния солнца на белоснежных сугробах потемнело в глазах, но он удержался на ногах и, зажмурившись, упрямо шагнул вперед. Оберегательница, на памяти которой Уимон был вторым выжившим из тех, кто получил ту же дозу яда от колючек Барьера, удовлетворенно кивнула. Пожалуй, этот мальчик имеет шанс выкарабкаться. Первого-то выгнали за Барьер: рука его осталась парализованной, а один глаз — слепым. В куклосе не держали убогих. Было только одно исключение — Чокнутая Долорес. Было…

— Уимон, лови!

Тарвес, лепивший с мальчишками снежного Смотрящего, подскочил к ним, быстро слепил снежок и запустил в приятеля. У того сверкнули глаза. Оберегательница тихонько вздохнула и улыбнулась, увидев, как мальчик, которого едва держали ноги, вдруг наклонился и принялся старательно лепить белый шарик. Снежок пролетел всего пару шагов, а у мальчика от непомерного усилия на лбу выступил пот, но это было уже не важно. Аума подхватила мальчика под руку:

— Ну ладно, Уимон, на сегодня достаточно.

К весне Уимон настолько окреп, что мог гулять без посторонней помощи. К сходу Снеготая Редд-родитель уже приставил Уимона в помощь Туне-кухарке. Хотя сил у мальчика хватало только на то, чтобы несколько раз за день вместе с Нумром откатить к Затхлой яме, переполненной шевелящимися Питающими плетями Барьера, мусорную бадью. Да и вся его помощь заключалась в том, что он просто оттаскивал мелкие камни из-под каменных катков. Но то, что благодаря этому труду он снова перешел из разряда Иждивенцев в разряд Приносящих пользу, заставило Сгана замолчать. К немалому облегчению остальных. Если бы Сган продолжал гнуть свое еще пару недель, куклос вполне мог остаться без Производителя. Так как Редд-родитель вместе с парой самых дюжих мужчин куклоса уже дважды отрывал Желтоголового Торрея от Сгана, когда у того на губах выступала кровавая пена. Впрочем, Контролер вряд ли оставил бы без внимания убийство Производителя. Так что, скорее всего, куклос лишился бы и лучшего охотника. И последняя зима, которая и так выдалась несытной из-за того, что лучший охотник куклоса больше времени проводил у постели больного сына, чем на звериных тропах, по сравнению со следующей показалась бы просто временем обжорства. Торрей приносил едва ли не половину «зимнего» мяса. Его умение чуять зверя многим вообще казалось особой Благодатью Всевидящих. Или проклятием.

К Наидлинному дню Оберегательница позволила Уимону отправиться вместе с другими детьми за диким луком и черемшой. И хотя он принес только половину того, что принесли другие дети, Аума обняла мальчишку и заплакала от счастья. Похоже, мальчик действительно выздоровел, и теперь его можно без опаски вести к Контролеру. Конечно, медицинский ряд Контролера может обнаружить какие-то генетические изменения, вызванные ядом Барьера, но тут уж Оберегающая ничего поделать не могла.

Доверенных к Контролеру, как обычно, начали снаряжать к исходу Ливеня. Из двух десятков детей куклоса в этот раз к Контролеру должны были вести только Уимона и полугодовалую девочку — дочку Лии. У Лии это был первый ребенок, и она не рискнула сразу же попытать счастья с Нумром, а, по совету Аумы, зачала его со Сганом. Из его детей Контролер отверг только двоих. А Оберегательница хорошо знала, КАК действует на женщину умертвление первенца. Даже совершенное по священной воле Контролера.

В день отхода Уимон поднялся еще затемно, тихонько выскользнул из спальной комнаты и вскарабкался по скале, вокруг которой раскинулся куклос. Устроившись в поросшей мхом расселине, он уставился на восток. Среди детей ходили слухи, что если в день отхода увидеть красный луч восходящего солнца, отразившийся в темной глади Длинного озера, что раскинулось в четырех дневных переходах восточнее их куклоса, то идентификатор Контролера непременно покажет норму. Отдаленные пики уже окрасились первыми лучами восходящего солнца. Уимон замер. Снизу послышался шорох. Мальчик наклонился. По скале ловко поднимался Тарвес.