Берсерк - [175]

Заскрипела дверь. Холодный ветерок влетел в дом, любознательно заглянул во все закутки и скользнул к моей щеке.

– Как она? – спросил мужской голос.

– Она не видит, – ответил ему девичий, – и ничего не хочет есть. Только спит. Может, это правда?

– Что правда?

Девичий голос превратился в шепот:

– Что ее принесли к Олаву люди Хаки Волка и что она – бессмертная…

– Глупости! – отрезал мужчина. – Люди Волка не полезли бы в пасть злейшему врагу! Она смертная, такая же, как все остальные. Олав сам сказал, что это его названая сестра и родственница Торы из Римуля.

– Почему же он отвез ее к нам, а не в Римуль? Мужчина раздраженно засопел:

– Ты же знаешь, что там случилось! Знакомое название пробилось сквозь дремоту и заставило меня разлепить губы.

– Что с Торой? – тихо спросила я. Чье-то дыхание коснулось моего затылка.

– Она что-то сказала? – шепнула девушка.

– Не знаю… – ответил мужчина. Наверное, это был хозяин усадьбы – Тойв.

Я вздохнула. Вот меня уже и не слышат… Вскоре дом заполнился голосами, и про меня забыли. Пришедшие с полей люди болтали о своих делах, гремя ложками, хлебали что-то пахнущее рыбой и смеялись.

– Если б ты так же ворочал мозгами, как языком, Ормон, – раздавался какой-то сиплый голос, – то уже давно бы завел собственное хозяйство!

– Ты на себя погляди, – ответил обиженный, – женился бы, остепенился и перестал чушь молоть. А то пошел по кривой дорожке за бабьими юбками, как Хакон-ярл. Гляди, как бы тем же не кончить!

– Цыц, вы оба. Ярл умер, и не вам его судить! – прикрикнул уже знакомый голос Тойва, и задиры замолчали.

Под монотонное постукивание и чавканье я заснула. Во сне я снова стала маленькой и, разбрызгивая золотые капельки, бежала по мелководью мимо большого,выглядывающего из воды валуна. ,

– Стой! – гнался за мной веснушчатый и озорной преследователь, но я оглядывалась, швыряла в него полные пригоршни воды и бежала дальше.

– Стой, говорю! – Неловкие руки мальчишки обхватили мои плечи.

Я не удержалась и упала. Серый валун превратился в огромный пенный вал и покатился на меня.

– Помоги! – закричала я веснушчатому приятелю но он уже исчез, а вал налетел на меня, смял и поволок по бурной реке в огромную, черную пасть моря.

Волны швыряли меня на бревна-плавуны, били о встречные камни и давили на грудь. Один камень – большой, обросший пенной бородой – поджидал впереди, у самого моря.

– Мама! – закричала я, и тут чья-то тонкая рука схватила меня за волосы. Кашляя и задыхаясь, я взглянула на спасителя, и слова застряли в горле. В камышах стоял Баюн.

– Не уступай им, – свободной рукой отжимая вымокшую рубаху, сказал он. – Борись!

– Но с кем? – прошептала я. – И как?

– С ними, с ними. – Баюн указал на небо. Высоковысоко, возле облаков, кружились черные точки.

– С воронами? – удивилась я, но Баюн замотал головой так быстро, что капли с его волос разлетелись серебристым кругом.

– С ними!

Черные точки приблизились. Я разглядела страшные, острые, как абордажные крючья, когти и щелкающие клювы. В груди что-то сжалось и вывернулось наизнанку.

– Нет! Я не могу! Больше не могу! – прикрывая голову, завопила я.

– Можешь! Ты – валькирия, и ты можешь все! Почему голос Баюна так изменился? Я подняла глаза. .Хаки! Он стал еще красивее, чем раньше. Длинные белые волосы берсерка струились по ветру, а все тело окутывало странное серебряное сияние.

– Я не валькирия, – призналась я, но Хаки лишь улыбнулся.

524

– Ты – валькирия, поэтому я любил тебя, – сказал дц – И Олав Трюггвассон любил тебя. И Бьерн-кормщик. д Хакон-ярл просил твоей помощи. Хакон-ярл…

Его голос стал слабеть, изменяться, а золотое сияние скрыло его лицо…

На меня обрушился запах лука, пота и рыбы. Глаза открылись, но увидели лишь темноту. Я проснулась…

В полной тишине слышался певучий, лишь изредка прерываемый вздохами голос незнакомого скальда. Должно быть, он пришел, когда я спала. Певец рассказывал об участи ярла Хакона.

– Ярла долго искали. Везде. Но не нашли, – говорил он. – Олав сын Трюггви отправился в Римуль, но там многие люди видели, как Хакон убежал в лес. Тора поклялась в этом, и Олав покинул ее усадьбу. А на другой день к нему явился Карк – раб ярла Хакона. У него за плечами был большой мешок. «Что лежит в этом мешке?» – спросил сын Трюггви. «Я видел во сне, как ты надеваешь мне на шею дорогое золотое ожерелье», – ответил раб. Олав рассердился. «Я не люблю загадок!» – закричал он, и тогда Карк развернул свой мешок, и из него выкатилась голова ярла Хакона. «Я убил твоего врага и хочу награды», – сказал Карк. «Где он прятался?» – спросил Олав. «В Римуле, в свином хлеву, – ответил Карк. – Прикажи казнить Тору, которая осмелилась солгать тебе, и награди меня». Он трясся от жадности, но Олав долго смотрел на него и на голову ярла у его ног, а потом ответил: «Тора солгала, но не предала. Она будет жить, а ты умрешь». – «Но мой сон?! – закричал Карк. – Я никогда не ошибаюсь! Я видел ожерелье!» Олав засмеялся и позвал одного из своих людей. «Надень ему на шею самое красное из всех ожерелий, какие только есть на свете», – приказал он. Человек усмехнулся и отрубил Карку голову. Сон раба не солгал – сын Трюггви дал ему самое дорогое ожерелье – ведь оно стоило рабу жизни…