Бернард Мандевиль - [27]

Утверждая, что пороки полезны и необходимы людям для их мирского преуспеяния, он тем самым отнюдь не преследует цель каким-либо образом способствовать пороку и развращению народа. Конечно, пишет Мандевиль, никогда не было такой благополучной, процветающей нации, которая была бы совершенно лишена пороков. Но тем, что он высказал эту истину, он нисколько ей не содействовал. Доказывая, что людские пороки при соблюдении должных ограничений необходимы для благополучия гражданского общества, он просто констатировал причину этого благополучия, в конце концов предоставляя членам общества самим решать, стоит ли достигать его такой ценой. Он обращает внимание своего оппонента на то, что высказывал эти свои утверждения со всей мыслимой предосторожностью, дабы они не оказались вредными для слабых умов, для неподготовленных людей, которые могли бы случайно раскрыть его книгу. Ее он писал отнюдь не для всех, не для толпы, а лишь для тех немногих, которые способны мыслить абстрактно и возвысить свой ум над невеждами. Что же касается вообще такого рода исследований, то ведь доискиваться до истинных причин явлений еще не означает иметь злой умысел или стремиться причинить вред. Можно писать о ядах и быть отличным врачом. «Порок же, сам по себе, всегда плох, какую бы выгоду из него ни извлекали» (6, 369). И в любом обществе, большом или малом, долг каждого его члена — быть нравственно порядочным, добродетель следует поощрять, порок — порицать, законы — соблюдать, а их нарушителей — наказывать. И цель «Басни о пчелах» — вовсе не апология пороков, а их разоблачение и высмеивание. Именно это содержащееся в ней осмеяние всякой нравственной распущенности, равно как и сопровождающего ее лицемерия, доставило книге бесконечно больше врагов, чем все мнимое поощрение пороков и безнравственности, какое можно было бы из нее при желании вычитать.

Здесь-то и следует искать источник всех споров, развернувшихся вокруг «Басни о пчелах», и всех выпадов против ее автора. Потому что, констатирует Мандевиль, среди христиан, да и среди людей вообще, очень немногие склонны к самообвинениям, и никто не желает терпеть никаких обвинений и насмешек в свой адрес. Люди слишком крепко привязаны к наслаждениям земной жизни, к своему имуществу и деньгам. Бедность и самоотречение не имеют для них никакой привлекательности. Это не то, чего желают и требуют англичане. Иначе некоторые из них пришли бы к мысли о том, что так как земное счастье не может быть достигнуто без приверженности к порокам, то они должны отказаться от него; и так как невозможно одновременно служить всевышнему и Мамоне, то ни одно наслаждение этого мира не стоит того, чтобы ради него подвергнуть себя опасности вечного проклятия. И для тех, кому пришла бы в голову такая мысль, «весь яд из книги враз улетучился бы и каждая пчела утратила бы свое жало» (6, 361). Мандевиль определенно давал понять своему критику, что иронический, сатирический текст его «Басни» нес в себе и в высшей мере благочестивое содержание.

Итак, глубоко эшелонированная оборона, пространные пояснения и объяснения. Куда девались искрящиеся юмором зарисовки и остроумные сентенции автора комментариев к «Возроптавшему улью»? Только редкие иронические замечания и контратакующие вылазки в расположение противника. Так, например, выдвигается целая система возражений против утверждения Беркли, что христиане в массе более нравственны, чем язычники. «Я считаю, что нравственность любого народа — я имею в виду все его добродетели и пороки — зависит не столько от господствующей религии, сколько от законов страны, отправления правосудия, осуществляемой политики и условий жизни этого народа», — пишет он (6, 388). Во все времена люди обладали добродетелями и пороками, которые не имели никакого отношения к религии, и на то, что они совершали, вера в будущее воздаяние влияла не более, чем название улицы, на которой они жили. Что такое христиане в массе? Каждый человек, происходящий от родителей-христиан и выросший среди христиан, считается христианином, даже если он в своих поступках отнюдь не проявляет себя как ревностный приверженец христианской религии. И если при этом он всеми своими помыслами связан с этим миром, если чувственные радости для него более ценны, чем духовные, и годы его жизни без раскаяния проходят в поисках все новых наслаждений, разве такой человек, даже если он крещен и соблюдает все христианские обряды, может быть истинным христианином? И здесь Мандевиля возмущают прежде всего те, кого больше заботит название, чем сама вещь, кто претендует на то, чтобы именоваться христианином, даже не помышляя о том, чтобы приобрести подобающие христианину качества. Во что бы ни вникал его острый ум, какой бы вопрос Мандевиль ни рассматривал, стрелы его критики неизменно находили одну цель — человеческое лицемерие.

Он заканчивает свое длинное письмо к Диону-Беркли уверенностью, что в следующем издании «Алсифрона» найдет значительные изменения, которые тот внесет в книгу в свете всего изложенного им в свою защиту. Мандевиль не дождался нового издания «Алсифрона». Он умер в начале следующего, 1733 года. Некролог, появившийся в одной из газет 23 января, сообщал: «В минувшее воскресенье утром в Хэкни умер в возрасте 63 лет Бернард Мандевиль, доктор медицины. Автор „Басни о пчелах“, „Трактата об ипохондрических и истерических страстях“ и других замечательных произведений; некоторые из них опубликованы на иностранных языках. Он был широко одарен, обладал редким умом и строгим суждением. Он был весьма сведущим в учении древних, искусным во многих разделах философии и пытливым исследователем человеческой природы, кои достоинства делали из него ценного и интересного компаньона и по праву доставили ему уважение людей науки и литературы. Среди коллег он был известен благожелательностью и человеколюбием; по своему характеру был искренним другом; и в целом в жизни вел себя как джентльмен исключительной прямоты и честности» (цит. по: 35, 152—153).