Берлин – Москва. Пешее путешествие - [46]

Недалеко от пограничного поста располагался последний белорусский бар. Перед ним под неразборчивый аккомпанемент доносившейся изнутри музыки танцевала под дождем женщина.

Я прошел мимо нее, бар представлял собой лачугу, стоявшую прямо на обочине, точнее – в придорожной канаве. Я вошел в небольшое помещение с низким потолком. Никто не обратил на меня внимания. За одним из трех столов играли в карты. Барменша уронила голову на прилавок прямо у радиоприемника, вопившего во всю мощь. Другая женщина пыталась ее растолкать, но та не двигалась. Она была пьяна вдрызг. Рядом с ее головой лежал зачитанный до дыр, обернутый в газету роман. Я подошел ближе и открыл титульную страницу. Роман назывался «Иллюзии». Он действительно так назывался! Танцевавшая снаружи девица подсела ко мне.

– Водки выпьем?

Она промокла до нитки. Все в ней было беспорядочно – волосы, жесты, выражение лица. Я попытался сделать заказ, но тщетно, бар погрузился в состояние распада.

– Станцуем?

Мы вышли и станцевали. Вести ее было невозможно – это она меня вела. Наш танец больше всего напоминал потасовку. Отвлекая плавными движениями, женщина делала выпад: валилась на меня или тащила к себе. Когда я понял, что она танцует сама с собой, я отошел в сторону, она этого даже не заметила, и все стало, как прежде. В дождь перед баром, расположенным в придорожной канаве, под неразборчивый аккомпанемент доносящейся изнутри музыки сама с собой танцевала женщина.

Граница являла собой любопытное зрелище. Прежде всего, она совершенно не была приспособлена для прохода пешего иностранца. Контрольный пост находился в чистом поле. Здесь шоссе слегка расширялось, а в стороне от него стояла пара вагончиков – вот и все. Белорусы от меня вообще ничего не хотели.

Я попросил пограничника поставить мне штамп в паспорт (без него могли возникнуть проблемы при выезде из России), но тот лишь покачал головой: «Штамп нихт». Только водители фур получали штамп в паспорт. Граница, мол, вообще предназначена только для грузового транспорта. Он поглядел на меня с сочувствием:

– Это все для людей в машинах, а вы идите себе!

Я и пошел между фурами к русскому посту. Там мне сказали то же самое, но беседа меня порадовала. Один из пограничников, длинный и худой, предоставил слово низенькому толстяку, в ясном, хорошо снабжаемом кровью лице которого читалось такое присутствие духа, что я невольно задумался, когда в последний раз меня разглядывали с таким бодрым и благожелательно-ироничным видом. Этот пограничник мне сразу понравился. Я был счастлив: невозможно выносить безмерное количество непонимающих, большей частью равнодушных взглядов. Я был счастлив увидеть глаза человека, который плохо разбирал мою речь, но вдруг как-то сразу меня понял. Ему я признался без малейшей иронии, насколько я рад наконец попасть в Россию. Он оказался словоохотлив.

– Небезопасную вещь вы затеяли.

– А что такое?

Он указал на Белоруссию, а потом в сторону России.

– Дорога. Здесь очень опасно.

– Нет, очень спокойно. Белоруссия очень-очень спокойная.

Я осведомился о ближайшем населенном пункте и о том, есть ли гостиница, в которую можно добраться до полуночи.

Он был не в курсе, он приехал издалека. Сообщив это, он осклабился, как кошка.

– Значит, в Москву надумали?

Он желал мне добра. Я был ему симпатичен.

– Ну, давай!

Благословение было получено. Мы пожали руки и расстались друзьями – пусть эта фраза звучит как цитата из Карла Мая⁴⁴ и кажется преувеличением, но в тот вечер всемирного потопа на русской границе она полностью соответствовала действительности. Всякий человек, когда-либо путешествовавший в подобных обстоятельствах, знает, как одно рукопожатие, одно единственное слово способны поднять настроение упавшему духом, придать ему силы заново проделать весь путь, и даже еще раз, если потребуется. Быстро темнело – меня охватило сомнение, не заночевать ли прямо здесь, на границе. Пограничники, вероятно, согласились бы уступить сухое место в своем вагончике.

Через несколько шагов я увидел дома. На русской стороне границы также было кафе, даже с навесом – первой крышей, попавшейся мне по дороге из Лиозно. Я прошел мимо, предпочтя дождь. Если станет совсем плохо, сказал я себе, ты всегда сможешь вернуться. Но я знал, что не буду этого делать. Дорога вела в гору сквозь чернеющий лес. Я глубоко дышал и не оглядывался по сторонам. Я нисколько не устал. Я только что перешел границу, и ничто теперь не могло меня остановить: ни враждебная страна, ни утомленная страна, ни сомнение, мучившее в Польше. Я – в России! Я – в России! На вершине холма я в конце концов обернулся. Увиденное поразило меня до глубины души. Небо на западе казалось надорванным, во всю ширь горизонта по нему прошла раскаленная прорезь – последний луч солнца пробился в этот момент сквозь тучи. Все преобразилось: насупленная, пустая, сгорбленная земля, весь враждебный мне день. Я замер и был поглощен этой небесной картиной, пока она не померкла. После этого я вновь пошел на восток, и мрачное, прямое как нить шоссе в никуда стало милее всего на свете. Я был полон предчувствием и полон приключением. Полон началом.