Беркуты Каракумов - [178]

Сапалы расположился в тени. Он взял в пригоршню песок. Песок был мелкий, тек между пальцев, как вода, исчезал с ладони, будто его и не было. И мысли Сапалы стали такие же зыбкие. Через минуту он уже не помнил, о чем только что думал. Поспать надо. Обязательно надо поспать, дать отдых телу и душе. Но Сапалы никак не удавалось заставить себя не думать о кувшине с золотом, и эти мысли отгоняли сон. Тревога все росла в нем, словно распирая изнутри. Ему казалось: пойди он на восток — кувшин непременно окажется на западе.

Уснуть ему так и не удалось.

Едва солнце село, Сапалы заметил по часам время и направил верблюда на север. Ровно через три часа он повернул налево.

Взошла луна, проплыла по небу медленно, как челн, и снова скрылась.

Взошло солнце и снова закатилось.

Появилась луна и исчезла.

Взошло и зашло солнце.

День и ночь сменяли друг друга.

Сапалы потерял счет, сколько раз это повторялось. То верхом, то ведя верблюда в поводу и еле волоча ноги, он взбирался на холмы и спускался, обшаривал низины. Никто не знает, сколько раз он обошел вокруг Кервен-Гырана. Не раз попадались ему кости животных. Валялись они, полузасыпанные песком, пожелтевшие от времени, останки не то ослов, не то верблюдов. Сапалы видел, что это не кости людей. Тем не менее подолгу рыскал вокруг них и, разочарованный, брел дальше. Его глаза болезненно сверкали, лицо обросло бородой, одежда превратилась в лохмотья.

Опять садилось солнце и всходила луна.

Скрывалась луна, и всходило солнце.

Два светила бегали, играя в догонялки.

Однако луна уже стала другой. Когда Сапалы выезжал из города, она была круглая и белая, как сдобная лепешка. Каждые сутки съедали край лепешки. И теперь луна стала похожей на золотистую дольку дыни.

"Да-а, весьма оригинально провожу я свой отпуск", — подумал Сапалы, делая над собой усилие, чтобы подняться с места. Верблюд лежал в сторонке, в тени другого дерева, и, прикрыв, словно в дремоте, глаза, пожевывал жвачку. Сапалы подошел к спрятанному за стволом саксаула хурджуну и вынул из него кувшин, наполовину опустевший и сделавшийся совсем легким. Вода, однако, в нем была всегда прохладной.

"Надо поэкономнее расходовать…" — подумал Сапалы я, сделав всего два глотка, осторожно вложил кувшин обратно в хурджун. В сосуде заплескалось. Тусклые глаза верблюда ожили, загорелись. Он повернул голову и, вытягивая шею, потянулся к кувшину, высовывая язык.

"А… тебе уже хочется пить? Нет, ты уж потерпи, голубчик. Верблюды могут и по месяцу обходиться без воды. Хоп-ба! — Сапалы погрузил на верблюда хурджун. — Я сам не пью вдоволь. А для тебя весь мой запас воды — капля. Вот найдем золото, и тогда… Хочешь воды — пожалуйста. Есть хочешь — ни тебе цветущий янтак, и приятного тебе аппетита. Да что там колючка-янтак! Белым хлебом кормить тебя стану! Ты только потерпи и помоги мне. Кувшин с золотом где-то тут, в этих местах. Может быть, вон за тем барханом. Ну, пошли, пошли! Если бы Вепалы был мне настоящим братом и указал точное место, я бы сейчас ни себя не мучил, ни тебя. Это он, скотина, виноват… Ну, вставай же!"

Сапалы окриками заставил верблюда подняться и, намотав на руку конец веревки, стал взбираться на холм. Ноги по щиколотку увязали в песке, идти было трудно. Верблюд нехотя следовал позади. Он тоже устал и тоже ослаб, как и человек. Но у человека как-никак, а все же были хлеб, жареное мясо и вода. А бедному животному нечем было восполнить иссякшие силы.

Близилось утро. За ночь выпала обильная роса. Сапалы надел шерстяной свитер и все же продрог. Самый раз погреться чаем. Спускаясь с холма, он стал в саксаульнике подбирать сухие ветки для костра. Нашел несколько крепких сучьев, которые будут долго гореть. И вот еще…

Нагнулся и… отдернул руку. Не сук ему попался, а кость. Человеческая берцовая кость. А с расстояния пятишести шагов на него смотрел темными пустыми глазницами череп.

Собранные дрова посыпались у Сапалы из рук. Он стал лихорадочно оглядываться и увидел еще один полузасыпанный скелет. А возле него из-под песка торчала горловина кувшина, заткнутая куском черной кошмы.

Странный вопль, похожий на всхлип, издал Сапалы, метнувшись к сосуду, словно боясь, что он исчезнет или невесть кто выхватит его прямо из-под рук. Оступился, свалился ничком возле кувшина. Бормоча что-то бессвязное, принялся разгребать песок. "Тот самый! Тот!.."

Он обнимал кувшин, прижимаясь к нему грудью, кровоточащими губами целуя шершавую затычку из войлока и не замечая, как по впалым и грязным щекам бегут слезы. Все еще не веря в такое счастье, он извлек свою находку из-под песка, дрожащими руками открыл горловину. Да, тот самый! Кувшин, до краев наполненный золотыми монетами, в его руках. Прижимая его к груди, Сапалы с трудом поднялся на ноги. Ему казалось, сердце его переместилось в кувшин и стучит внутри него: тук-тук, тук-тук… Наконец-то!.. Перенесенные муки оказались не напрасными. Сапалы теперь богач. Он уже не прежний Сапалы. В руках у него такая силища!

Сапалы и смеялся, и бормотал, как пьяный делая шаг за шагом. Его взгляд вдруг запнулся о человеческие кости, и померещилось, что скелет шевельнулся. А предельно обостренный слух вдруг уловил голос: "Ты обещал над нами возвести гробницу…"