Беркуты Каракумов - [177]

Солнце уже спряталось за красной шелковой шторой, задернувшей весь горизонт. Но нижние края облаков в той стороне были подмалеваны оранжевым и все еще источали свет.

— Уважаемый, иди сюда. Попьем чаю, а потом поужинаем чем бог послал, — позвал заведующий фермой.

— Благодарю, я сейчас. Пока светло, взгляну на колодец, который копает яшули.

Сапалы подошел к возвышавшейся куче песка. Верхний слой был влажен. Значит, в то время, пока Сапалы спал, мастер работал. У основания песчаной пирамиды чернело довольно широкое отверстие колодца. Чтобы рыхлые стенки не обваливались, они обложены сплетенными прутьями, будто в яму опустили огромную корзину. Дна, однако, сколько ни всматривался, Сапалы не увидел. Вот так глубина! А воды все нет. Сколько еще придется мастеру копать?.. Вдруг обвал? А вблизи ни души… Видно, уповает на одного аллаха, потому и молится так старательно.

Хлеб-соль у туркмен издревле считаются священными, а потому во время трапезы не принято разговаривать, проявляя к любой еде почтение. Мастер Нуры-ага помалкивал, придерживаясь традиции. Зато остальные и не вспоминали о ней. Особенно развязались у всех языки после того, как выпили по глотку водки. Громко разговаривали, перебивая друг друга, оглушительно смеялись.

Тьма уже сгустилась. Шофер подбросил на тлеющие в костре уголья дров, и вскоре они занялись оранжевым пламенем, озаряя машину, палатку и склоны барханов призрачным колеблющимся светом.

Разговор зашел об охоте. А потом, как водится, о женщинах. Шофер, как видно, был парнем начитанным, затронул и политику. Поговорили о революции в Никарагуа. Каждый высказал свои предположения, какие теперь произойдут изменения в Америке, когда там переизбрали президента. И события в Иране затронули, проработали шаха, который, удирая из страны, прихватил миллионные богатства, награбленные у народа. И Джунаид-хана вспомнили, удиравшего с остатками своих банд через Каракумы в Афганистан. Он тоже тогда увез с собой немало награбленного добра…

Сапалы смекнул, что самое время завести разговор о золоте.

— Нуры-ага, говорят, Джунаид-хан закопал в песках очень много золота. Был уверен, что вернется, вот и прятал. Правда ли это?

— Коль говорят, наверное, правда, сынок. Люди не будут зря говорить. Я думаю, и кроме золота много всякого добра спрятано под этими песками.

— Так может однажды случиться, что, копая колодец, вы наткнетесь на клад, — сказал Сапалы и громко рассмеялся.

Однако Нуры-аге шутка не понравилась. Он нахмурил и без того лохматые брови.

— Сынок, я не занимаюсь поисками кладов. Ну, а если вдруг найду, на что он мне? Что я с ним буду делать?.. Денег, которые мне платит государство, хватает, еще и остается. Каждый год на курорты езжу. Прежде любил в Крыму и на Кавказе бывать, а вот последние три года беру путевки в санаторий под Ленинградом. Там учится мол сын…

— Не обижайтесь, яшули, я просто к слову сказал.

— Обычно пожилые люди бывают сдержанны и снисходительны, а вы, Нуры-ага, вспыхиваете как порох. Сразу видать, еще не состарились, — посмеиваясь, заметил захмелевший завфермой.

Брови яшули расправились, и он еле приметно улыбнулся. После некоторой паузы старик сказал подобревшим голосом:

— Не ведаю, правда ли, нет ли, мне рассказывал покойный отец, а сам он тоже от кого-то из предков слыхал: якобы Чингисхан, следуя через наши пески, велел закопать сорок караванов золота, серебра, драгоценных камней и всяких других богатств. Надеялся забрать все это на обратном пути. А ведь ветры в этих местах перегоняют барханы с места на место. И на обратном пути не нашли воины своего клада.

— Пустыня присвоила! — воскликнул шофер. — Сорок караванов! Это же состояние целого государства!

— Зато нынче она отдает людям нефть, газ, воду. А это подороже золота.

Из-за края пустыни поднялась огромная круглая луна, подголубила барханы и даже сам воздух, сделавшийся прозрачным, как вода в глубоком озере. Наступила пора каждому следовать своим путем.

Раскачиваясь на верблюде, Сапалы то и дело отворачивал рукав, торопя время. Казалось, минул целый час с тех пор, как он впервые взглянул на светящийся циферблат, а прошло всего пятнадцать минут. Он поднес часы к уху, послушал. Они ровно тикали. Но до чего же медленно тянется время! Кажется, что он целую вечность не слезал с жесткого седла.

Раскачивается Сапалы вперед-назад, вперед-назад, тело болит от этой качки, будто изрядно побитое, помятое. Ни огонька вокруг. Безлюдье, тишина. Слышно только, как звенят цикады. А в небе звезды, яркие, большие, будто цветы урюка. Сапалы слышал, что караванщики, чтобы скоротать время, ноют. И дорога тогда кажется не столь длинной и не столь трудной. Сапалы тоже запел. Он знал много старинных народных песен. Собирал когда-то для диссертации. Но песня не получилась, и Сапалы стал подремывать.

Очнулся он, почувствовав, как кто-то ласково щекочет щеку. Оказывается, на том самом месте, где недавно висела луна, теперь появилось солнце и щедро разливало тепло по пустыне. Пожалуй, самое время сделать привал.

…До Кервен-Гырана добрался он ранним утром следующего дня. Очень обрадовался. А как не радоваться, если мог десять раз заблудиться, но, несмотря на это, благополучно достиг намеченного места. Выходит, счастье от него не отвернулось. Теперь "золотое кольцо священной Мекки" где-то совсем близко: протяни руку — и оно твое. Поверье гласит, что золотое кольцо священной Мекки обладает чудодейственным свойством: всякое желание того, кто к нему прикоснется, непременно исполняется. Каждый паломник, посетивший Мекку, притрагивается к тому кольцу и становится хаджи, святым… Однако колечко-то обыкновенное, маленькое, хоть и золотое. А "кольцо" Сапалы огромно. Он сейчас находится в самой его середке. Осталось найти его драгоценный глазок — кувшин с золотом. Но поди-ка узнай, в какой он стороне — на севере, на юге, на востоке, на западе? Если бы знать это!