Беркуты Каракумов - [158]
— Там живет его дочь! — Сапалы безмерно обрадовался, что в нужный момент вдруг вспомнил про Кейик. Это и есть тот веский довод, который он искал. — Разве не лучше жить под одной крышей с дочерью и родным братом? А вы, Пудак-ага, какие-то нелепые вопросы задаете, как, будто он первый из аула в город переезжает. Нельзя же так… только о своих интересах думать!
— Сапалы, сынок, не сердись, — спокойно проговорил Пудак-ага, нисколечко не задетый его горячностью. — Каждый колхозник — мой родственник. Мы все, живущие здесь, друг для друга не посторонние люди. Так что ты тоже на старайся нас обидеть. Может, думаешь, в этой глуши председателю больше некого найти для выпаса овец? Заблуждаешься. Это прежде было так: если кому-то выпадало пасти овец в песках, люди это воспринимали как тяжелую повинность. Теперь они за отарами не ходят. На мотоциклах ездят.
У каждого радиоприемник с собой. По вечерам телевизор смотрим, как и ты в своем городе. Словом, не думай, что Вепалы ничего не видит, кроме песков да овец. И пусть не покажется, будто я пытаюсь тебя в чем-то переубедить. Хочешь, вели брата в Ашхабад, в Москву вели. Лишь бы на нас не обижались.
Сапалы почувствовал, что все-таки обидел председатели. Улыбнулся и примирительным тоном сказал:
— Нам не за что друг на друга обижаться, Пудак-ага. Конечно же вы всем желаете добра. Кто этого не знает…
Но тут вмешался в разговор завфермой и чуть не испортил все дело.
— Пудак-ага, сейчас как раз очень и очень много работы, — напомнил он. — Если Вепалы надумает уехать… то хотя бы через месяц-другой…
Председатель досадливо махнул рукой:
— Пусть это решают сами братья. Если Вепалы пожелает завтра оставить свой чабанский посох, завтра же на его место найдем человека.
Стоило Сапалы поглубже вздохнуть, верблюд сразу это замечал и принимался ерзать: "Ага, ты еще жив, каналья? Так вот тебе, вот!.." Возвышаясь над своей жертвой, скособочив шею, он сейчас напоминал огромного старого коршуна, цепко ухватившего когтями добычу и не собиравшегося ее упускать.
Солнце приближалось к зениту, грело все жарче и жарче. Песок раскалился. Голову уже невмочь стало держать на весу, и она, казалось, легла на раскаленную сковородку. Откуда-то взялись две мухи, два пакостных созданья. Садились на глаза, норовили влезть в нос, в уши. Единственное, что мог себе позволить Сапалы, — это морщить лицо или, выпячивая нижнюю губу, резко дуть, пытаясь согнать их, но эти мерзостные твари, кажется, понимали, что человек совершенно беззащитен. Они так обнаглели, что под самым его носом устроили настоящую драку, ползали по щекам, жужжали возле уха.
Мухи ни разу не сели на блестящие монеты. Они досаждали только Сапалы, будто ему было мало своих мук…
Через семь дней справили поминки. Собралось много людей. Были соблюдены все обрядовые ритуалы. А когда под вечер все разъехались и братья остались вдвоем, Сапалы приступил к осуществлению своего плана. Готовясь к беседе, он долго думал, с чего начать.
Вепалы подбросил в печь несколько сухих саксаулин и задумчиво смотрел, как разгорается огонь; лицо его в отсветах пламени становилось словно бы медным.
— Что ни говори, брат — это брат, а чужие люди и есть чужие, — вздохнув, проговорил Сапалы. — Закончились поминки, и все разошлись по своим домам. А мы вот вместе. Хорошо бы нам и вовсе не расставаться. А?.. Я, конечно, претензий к людям не имею, ведь у каждого свои заботы. И у нас — свои. Словом, вот что я тебе хочу сказать, брат… Я уже посоветовался с Пудак-агой, он мне не задумываясь ответил: "Я не могу не согласиться с тобой, Сапалы!" И старики, с которыми я разговаривал, сказали так же. Надеюсь, и ты согласишься, брат…
Вепалы оторвал взгляд от огня, посмотрел на брата:
— О чем ты?
Тот отвел глаза, помедлил.
Чайник на плите заклокотал. Вепалы снял его с огня. Вода, проливаясь, зашипела, от чугунных кружков повалил пар.
Заваривая чай, Вепалы гадал: "Интересно, о чем он мог советоваться с башлыком и стариками? Если с ними советовался, то наверняка не о пустяках. Может, хочет взять кое-что из вещей, собранных матерью? Сказал бы уж прямо: так, мол, и так. Да нет, не может быть… при чем тут башлык, старики? Как будто мы сами не сможем договориться…"
Пролившаяся вода пригасила огонь в очаге. Поленья дымились. Вепалы маленькой кочергой придвинул их к середине, где было побольше жару. Дрова затрещали, в печи вновь загудел, приплясывая, огонь.
— Согласись, Вепалы, нам нельзя так жить. Два родных человека, а находимся в разных местах. Теперь нет смысла тебе тут оставаться.
"А-а, вот с чем-ты… А я-то думал…" — усмехнулся про себя Вепалы, наливая в пиалушки чай.
— Да, брат, давай-ка отсюда уматывать вместе. У Кейик-джан нету матери, так пусть хоть отца не лишается.
Сапалы намеренно упомянул Кейик. Брат даже в лице изменился, закрыл глаза и, казалось, забыл обо всем на свете: и песок, который так любил ощущать под босыми ногами, и кривой, отполированный его руками чабанский посох, с которым не расставался, и зеленые пастбища, и прекрасные запахи пустыни, — все, все на свете позабыл Вепалы, как только ему напомнили про дочь…
Многослойный автобиографический роман о трех женщинах, трех городах и одной семье. Рассказчица – писательница, решившая однажды подыскать определение той отторгнутости, которая преследовала ее на протяжении всей жизни и которую она давно приняла как норму. Рассказывая историю Риты, Салли и Катрин, она прослеживает, как секреты, ложь и табу переходят от одного поколения семьи к другому. Погружаясь в жизнь женщин предыдущих поколений в своей семье, Элизабет Осбринк пытается докопаться до корней своей отчужденности от людей, понять, почему и на нее давит тот же странный груз, что мешал жить и ее родным.
В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна». «По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих». «Прекрасные и проклятые».
Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.
В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?