Берия. Преступления, которых не было - [41]

Серго к тому времени учился в школе, Нина закончила субтропический факультет Тбилисского сельскохозяйственного института, поступила в аспирантуру — диссертацию она защищала уже в Москве.

«Когда я вспоминаю об отце, — пишет Серго, — выплывают в памяти давно забытые картины детства. Скажем, я с детства интересовался техникой, и отец это всячески поощрял. Ему очень хотелось, чтобы я поступил в технический вуз и стал инженером. Довольно характерный пример. Понятное дело, ему ничего не стоило тогда разрешить мне кататься на машине. Как бы не так… Хочешь кататься — иди в гараж, там есть старенькие машины. Соберешь — тогда гоняй. Старенький „фордик“ я, конечно, с помощью опытных механиков собрал, но дело не в этом. Отец с детства приучал меня к работе, за что я ему благодарен и по сей день»19. Ко времени окончания школы Серго в совершенстве знал английский и немецкий языки и был радистом первого класса — заняться радиоделом ему тоже посоветовал отец.

«Сколько я его помню, никогда не изменял выработанным еще в юности привычкам. Вставал не позднее шести утра. После зарядки минимум три часа работал с материалами. Возвратившись с работы, ужинал и вновь шел в свой кабинет. А это еще два-три часа работы… Еще, разумеется, необыкновенное трудолюбие. Вот, пожалуй, слагаемые тех практических результатов, которые он достигал…»

Жил глава республики, вместе с семьей — женой, сыном и матерью, в обычной квартире из четырех комнат. Во дворе, вместе с мальчишками, он устроил турник, на котором по утрам делал зарядку. В свободное время занимался спортом. Очень любил рисовать — маслом, акварелью, и хорошо получалось, хотя сам над собой посмеивался.

С рисованием связана одна семейная история, которую рассказал Серго. В полном соответствии с духом времени, у них в школе был октябрятский кружок безбожников, который Серго посещал. «Первой моей акцией как члена этого кружка, — рассказывал он, — стало то, что я испортил старинную икону, которую бабушка хранила в шкафу. Отец, вернувшись с работы домой, заметил, что она расстроена, и спросил, в чем дело. Бабушка промолчала, а я с чувством удовлетворения и гордости рассказал, как разделался с предметом ее религиозного преклонения. Отец велел принести остатки иконы, потом попросил маму позировать. Рисовал он часа два. Вставив свою работу в рамку, он отдал ее бабушке со словами: „Что на него обижаться? Он воспитан нашим временем“. Мне же сказал: „Ты поступил неправильно. Надо уважать чужие убеждения“. Позже я все приставал к бабушке: „Как ты молишься на эту икону? Ведь ты знаешь, что на ней не Богородица нарисована, а моя мама?!“ Бабушка отвечала: „Когда вырастешь, поймешь, что этот рисунок для меня священен“».

Естественно, Берия понимал, что картина иконе не замена. Но сыну урок был дан на всю жизнь.

Когда Берия перевели в Москву, семья поначалу осталась в Тбилиси — Нина Теймуразовна была категорически против переезда. Но, когда Сталин узнал об этом, он рассердился и послал в Тбилиси начальника своей охраны генерала Власика. Тот решил вопрос просто, по-солдатски: вошел в дом и объявил, что они переезжают в Москву На сборы — 24 часа.

В Москве они сначала жили в правительственном доме, так называемом Доме политкаторжанина. Как-то раз к ним заглянул Сталин, поморщился: «Нечего в муравейнике жить, переезжайте в Кремль!» Однако Нина Теймуразовна за кремлевскую стену перебираться не захотела. «Ладно, — уступил Сталин. — Распоряжусь, пусть какой-нибудь особняк подберут». Так и появился тот самый знаменитый особняк на Садово-Кудринской.

Такая же история произошла и с дачей. У них был небольшой домик в селе Ильинском, по Рублевскому шоссе. Сталин приехал, опять же поморщился: «Я в ссылке лучше жил». Их переселили в правительственный поселок, но и там тоже никаких дворцов не было — дом из пяти комнат, и то одна была занята бильярдом. Даже на положенном ему бронированном «паккарде» Берия почти не ездил, пользовался обычной машиной.

«Человеком он был разносторонне одаренным, — вспоминает Серго Берия. — Очень любил и понимал музыку. Мама часто покупала пластинки с записями классической музыки и вместе с отцом с удовольствием их слушала. А вот поэзию, насколько помню, отец не читал. Он любил историческую литературу, постоянно интересовался работами экономистов. Это ему было ближе.

Не курил. Коньяк, водку ненавидел. Когда садились за стол, бутылка вина, правда, стояла. Отец пил только хорошее грузинское вино и только в умеренных, как принято говорить, дозах. Пьяным я его никогда не видел.

Костюмы из Лондона, Рима и еще откуда — это и вовсе смешно. Обратите внимание: на всех снимках отец запечатлен в на редкость мешковатых костюмах. Шил их портной по фамилии Фурман. О других мне слышать не приходилось. По-моему, отец просто не обращал внимания на такие вещи. Характер жизни был совершенно иной, нежели сегодня. Назовите это ханжеством, как хотите, но жить в роскоши у руководителей государства тогда не было принято…

Как и все мы, отец был неприхотлив в еде. Быт высшего эшелона, разумеется, отличался от того, какой был присущ миллионам людей. Была охрана, существовали определенные льготы, правда, абсолютно не те, которыми партийная номенклатура облагодетельствовала себя впоследствии… Приходила девушка, помогавшая в уборке квартиры, на кухне. Был повар, очень молодой симпатичный человек, и, если не ошибаюсь, он имел соответствующую подготовку.. Но, как выяснилось, опыта работы он не имел, что, впрочем, ничуть не смутило домашних. Мама сама готовила хорошо, так что наш повар быстро перенял все секреты кулинарного искусства и готовил вполне сносно.