Березовый свет - [4]
Смотришь со стороны, и мнится тебе — текут разноцветные ручьи.
Обновка
Ранней весной березки не причесаны, все в лохмотьях кожуры — тонкой, грязной, неживой. Ветер треплет их ленты, а сорвет — бросает на землю. И тогда вспыхивает береза чистым белым светом новой бересты.
Ничего не поделаешь — пришла весна, надо думать о новом платье.
Каждую весну меняет березка свой потрепанный зимними бедами наряд, до осени на ней — новый сарафан.
Красный, белый, зеленый
Сразу я и не понял, в чем дело: лицо и одежда встречного человека были окрашены в зеленоватый цвет. Я посмотрел на свои руки: они тоже покрылись зеленоватым налетом.
Потом я заметил, что и воздух весенней дубовой рощи был зеленоватым: солнце процеживалось сквозь почти прозрачную, с нежными прожилками, листву и его лучи были бледно-зелеными.
Белым, каким-то необычным в сравнении с привычным светом кажется весной воздух в чисто березовых рощах.
А воздух сосновых рощ тоже особенный — красноватый.
Трехцветье
Незаметно растаяла в туманах белость снегов и на земле стало неуютно, как в нежилом доме. Первые перелетные птицы тоже, казалось, чувствовали себя будто в гостях, думали: то ли ждать тепла, то ли обратно лететь.
Все в первоапрелье неопределенно цветом, не на чем остановиться взору. Только проблески солнца будили надежду: вот-вот настанет пора по-настоящему весенних перемен.
И пришел май — пора трехцветья.
Синее небо и нежно-синяя озерная вода. По всем лесам — голубые разливы фиалок и ветрениц.
Вокруг синевы — пастельные цвета первой зелени. Она еще непрывычна для глаз, и ты все еще не понимаешь, как это произошло.
И еще — желтые россыпи одуванчиков на полянах, вдоль дорог, и едко-желтые пятна калужницы по берегам рек.
И все это четко, без полутонов — синее, желтое, зеленое.
Так длится очень недолго. И снова не заметишь, как промелькнет эта удивительная пора года, как вспыхнут вдруг по всей земле другие цвета: красные, лиловые, белые, сиреневые, палевые.
Настает многоцветное лето.
Круговорот
Цепкое молодое солнце походя присушило прошлогоднюю траву, выбелило ее космы. Прибитая дождями, она шуршала, как бумага, а сквозь нее пробивались шильца новых мхов, рифленые листья-мечи пырея, метелки полыни.
Лесная земля была устлана новым слоем отжившего свой срок: шишками, листьями, лентами бересты, ореховыми сережками, сучками-обломышами, сохлой иглицей. Время медленно, уверенно перемалывало в труху старые пни, и возле них густо селилась кислица.
Отжившее превращалось в новый слой земли, дающей всем новую жизнь.
Так будет бесконечно долго, до тех пор, пока станет светить солнце.
Думая об этом извечном круговороте жизни, попробовал я представить себе, как когда-то, в дали веков, на еще не совсем остывшей земле, в каком-то ее укромном уголке вдруг пробился к солнцу первый зеленый росток…
Когда же это было? Где?..
Протвины имена
Однажды ты начинаешь замечать то, на что раньше не обращал внимания. Для этого достаточно какого-нибудь незначительного толчка, в пол-уха слышанного разговора. Так, плывя в лодке по омутистой речонке Протве, постепенно открылась мне еще одна весьма интересная закономерность.
Деревня, что стояла на берегу, называлась Протвой; узкий, в рыжих кочках, луг ниже деревни называли Протвинским; лес, разделенный лугом — тоже Протвинским. Даже шаткому мостку, перекинутому через Протву, река опять же дала свое имя. И что уж, казалось, совсем было странным, — фамилии людские не только в Протве, а и в соседних селах пошли от реки: Протвины, Протвиновы, Протины… И даже большак, который проходил невдалеке, назывался Протвинским.
И что бы ни случилось здесь, какие бы перемены ни произошли на берегах Протвы, все будет по-прежнему: не ослабнет связь этой земли с именем узкой полоски неторопливо текущей воды.
Бабушкины гуси
Сидели мы на старых розвальнях, перебирали грибы: в один грудок — получше, на посол, в другой — для сушения, в третий те, что на сковороду. Вдруг — гогот из-за угла: бабушкины гуси. Встали под окном, такой тарарам устроили — уши затыкай.
— А ну, тише! — крикнул Димка. — Белены объелись?
Семеновна окно настежь:
— Цыц, горластые! Только Галю укачала, а вы тут… Вот я вас!
Гогочут. Семеновна опять к окну:
— А чтоб вас!.. Марш на озеро!
Горланят, шеи тянут, часто кланяются. Семеновна во двор:
— Где это моя хворостина, где?
Гуси к ней со всех сторон. Подбегут, выструнят шеи и — за угол, потом опять к бабушке.
— Постой, постой… — прищурилась Семеновна. — Гусят куда девали, дармоеды?
Гуси за угол — Семеновна вслед.
Вернулась, стала рассказывать.
Привели ее к промоине, а там гусята пищат, не могут выбраться. Покуда доставала, гуси вокруг стояли, переговаривались.
Умилялась потом:
— Вы только подумайте, а, за мной пришли… Вот тебе и глупая птица.
Сашок все это по-своему объяснил.
— А что им было делать? — говорит. — Самим же гусят не достать? Вот и пришли за бабушкой.
Живые флюгера
Никогда, даже в малый ветер, не видел, чтобы села птица боком к нему — только головой. Если ветер дует с севера — все отдыхающие птицы смотрят на север, если с юга — на юг.
Ну чем не флюгера?
Ветер-нянька
Когда у аистов появились птенцы, потеряли родители покой. С утра дотемна, не отдыхая, летали на луга за кормом для ненасытных баловней. Мне даже жаль было птиц.
