Берестяга - [37]

За три дня «лесорубы» должны были отдохнуть, набраться сил, а интернатские за это время успеют побывать дома, запасутся продуктами и снова вернутся в Ягодное.

* * *

Таня огорчилась, что в каникулы им не придется быть вместе. Срывалась поездка в Дуденево, где жила старшая сестра Прошкиной матери. Дуденево находилось километрах в тридцати от Ягодного. Прохор так много рассказывал хорошего о своей тетке и двоюродных сестрах, что Таня их заочно полюбила. Все было готово к этой поездке: дед Игнат лошадь выпросил. Прохор заранее написал тетке и сестрам, что приедут к ним в гости, Наталья Александровна дала согласие отпустить Таню. И вот это маленькое путешествие расстраивалось. Но что поделать? Война… А заготовка дров для госпиталей — тоже помощь фронту.

* * *

…Тридцать первого декабря в их школе проводился новогодний вечер старшеклассников. И семиклассников позвали.

Прохор зашел за Таней. А она словно и не собиралась идти в школу: украшала маленькую елку самодельными игрушками.

— Ты что такая скучная? — спросил Берестяга.

— Правда, скучная, — согласилась Таня. — Вспомнила, как встречали в Калуге последний довоенный Новый год… Это мой самый любимый праздник.

— На вечер-то пойдем?

— На вечер?.. Учиться танцевать будешь?

— Ладно, буду.

— Тогда пойдем.

* * *

И в школе ей не стало веселее. Многие ребята приглашали ее танцевать, но она вежливо отказывала им.

Хотела она поучить танцевать Прохора. Подошла к нему, а он так засмущался, что Тане стало его жаль, и она отпустила Берестягу «подпирать стенку» с другими нетанцующими мальчишками.

В перерыве между танцами, когда все стали играть в «ручеек», Таня позвала Прохора домой.

— Куда так рано? — спросила их в раздевалке техничка Феня, спросила и сладко зевнула.

— Мороз стеречь, — ответил Берестяга.

— Чего? — не поняла Феня, хотя ей самой принадлежала эта фраза. Каждого прогульщика она непременно спрашивала: «Ну, что? Опять мороз стерег?»

— Мороз идем стеречь, — повторил Прохор.

— Смотри, барышню свою не заморозь, Берестяга. Тебе-то не привыкать мороз стеречь. А она ягодиночка городская, квелая.

* * *

Это были последние часы тысяча девятьсот сорок первого года. Луна висела над селом.

Холодный усталый лунный свет превращал Ягодное в какое-то сказочное поселение, жителей которого усыпил злой волшебник. И потому не светятся огнями окна домов, и потому так тихо и морозно.

Таня почувствовала это:

— Красиво. Правда?

— Красиво, — согласился Прохор.

— И немного страшно… Мне сейчас подумалось, что мы идем по заколдованной земле. И нам надо спасти зачарованных жителей… Ты любишь стихи?

Прохор пожал плечами.

— Хочешь, я тебе почитаю что-нибудь?

— Почитай.

Стихи были незнакомые. Прохор никогда не читал их и не слышал, но они нравились ему. Если бы он сочинял стихи, то, пожалуй, они были бы именно такими, немножечко грустными и в то же время светлыми, зовущими куда-то в неведомое… И о войне он обязательно бы так же написал бы.

Таня перестала читать и ждала, что скажет Прохор, а он ждал, что она прочтет еще что-нибудь. Так они и шли молча…

— Тебе не нравятся стихи? — спросила Таня.

— Нравятся.

…Подошли к Марьюшкиному дому. Снег и лунный свет приукрасили старенький дом. И в нем сейчас не чувствовалось ветхости.

— Проша, — позвала Таня.

— Что?

— В двенадцать часов я подумаю о тебе. А ты?

— А я всегда о тебе думаю.

— До свиданья. Теперь мы с тобою встретимся только в новом году.

— Может, ночью на салазках кататься пойдем? Позовем ребят и на горку?

— Нет, Проша. Мне надо побыть с мамой. Мы никогда с нею не расстаемся в новогоднюю ночь… Иди.

Она стояла на крыльце и смотрела на уходящего Прохора, слушала его шаги. И вдруг окликнула его:

— Постой, Прохор.

Он остановился.

— А стихи эти я сама написала…

Берестяга слышал, как закрылась за нею дверь.

В полночь на краю села, где жили Берестняковы, раздалась ружейная пальба. Но никто с других улиц не рискнул пойти проверять, в чем дело. Только берестняковские шабры повыскакивали на улицу.

Палили из ружей Прошка и Петька Нырков. Палили и во всю глотку кричали:

— Ура-а-а!!!

— Ур-р-ра-а-а!!!

— Чего беситесь? — заругалась на приятелей перепуганная мать сестер Нырчих.

— Калугу освободили! — и Прохор опять закричал: — Ур-р-ра-а-а!

— Ур-р-ра-а-а! — поддержал друга Петька.

— Полоумные какие-то, — заворчала Нырчиха и поспешила в дом, в тепло.

— Прошка, айда к Самариным!

— Спятил ты, что ли?

— А чего такого-то? Ведь не спят они, чай. С Новым годом поздравим и новость сообщим. Может, они радио-то не слушали.

— Как же так, ночью-то?

— Ну и дубина ты, Берестяга! Кто же в Новый год ложится в такую рань. Пошли… Зайдем домой… слямзим еды и пир у них устроим. Да не бойся ты! Идем, со мной не пропадешь.

Стук испугал Марьюшку. Только что кто-то стрелял недалеко от ее дома, а теперь вот кто-то стучит.

— Стучат, — сказала Таня. — Открыть?

— Я сама выйду.

— Кто? — спросила Марьюшка, не подходя к двери.

— Мы. Петька Нырков со своим шабром Прохором Берестняковым.

Марьюшка еще больше испугалась.

— Чего случилось-то? Говорите! — И она все не могла открыть засов. У нее тряслись руки.

— Ничего не случилось, тетка Марья, — успокоил ее Петька. — В гости к вам пришли.