Берестяга - [12]

— Спасибо вам, — только и смогла произнести Ольга Евгеньевна.

С тех пор семья Анны Цыбиной увеличилась на два человека.

И хотя оказалось, что Ольга Евгеньевна даже простой похлебки сварить не умеет, все же Анне жить с квартирантами стало веселее и даже как ни странно, легче. Саша без усталости помогал Анне: нанашивал из колодца воды, пилил и колол дрова, чистил закуты.

Ольга Евгеньевна, чтобы хоть чем-то быть полезной, взялась за воспитание хозяйских ребятишек. Трое из них ходили в школу. Петр учился в пятом, Надя — в четвертом, Сергей — во втором, а Зине и Васе, близнецам, осенью исполнилось по шесть лет.

Ольга Евгеньевна следила, как старшие цыбинские ребятишки учат уроки, а с младшими гуляла, учила их читать, писать, рисовать. По вечерам она устраивала громкое чтение. Даже Анна старалась не пропускать этих чтений. Садилась поближе к свету, шила что-нибудь, перекраивала, штопала (праздно, просто так, Анна сидеть не могла) и внимательно слушала. Читать-то Анне почти не приходилось после замужества. Чтение она, как и многие в Ягодном, считала блажью. Иногда Анна не все понимала из прочитанного и, не таясь, просила Ольгу Евгеньевну объяснить. Ольга Евгеньевна, как казалось Анне, знала буквально все.

Часто цыбинские квартиранты говорили на непонятном языке. Анна внимательно прислушивалась к чужой речи и беспомощно пожимала плечами. «Лопочут, словно «немцы», — удивлялась она. Однажды не выдержала и спросила:

— Это по-каковски говорите-то?

— По-французски.

— Вона что, — поразилась Анна, — по французски. Мудреный язык. Ничего не понимаю.

— Вы нас извините, Анна Кирилловнна. Это мы для практики, чтобы Саша не забыл языка.

— Ну, а к чему ему язык-то ненашенский? Польза от него какая будет?

— Будет. Чем больше человек знает, тем жить ему легче.

— Это понятно.

И вдруг Ольга Евгеньевна решила: «А что, если начать учить языкам Анниных ребятишек?»

— Анна Кирилловна, хотите, я буду учить и ваших ребятишек?

— Какая же мать не захочет, чтобы ее детей учили хорошему. Только…

— Что только?

— Сколько это стоить будет?

— За что же вы меня обижаете, милая? Мы неоплатные ваши должники. Живем нахлебниками, а вы еще о какой-то плате речь ведете…

Так с того раза и начала Ольга Евгеньевна учить цыбинских ребятишек французскому языку… И словно, не учила она их, а играла с ними в игру интересную. Все пятеро залопотали понемногу. И Анна старалась запомнить слова странные. И чудно же ей было, когда понимать кое-что стала.

Профессорша же за стол начнет звать — по-французски, ложку попросит — опять на чужом языке.

Анна долго крепилась, а однажды не вытерпела и сама по-французски: «Идите все к столу». Ребятишки от восторга захлопали в ладоши. Анна смутилась. Покраснела.

— Небось, скажете, совсем дурочка деревенская из ума выжила.

— Что вы, Анна Кирилловнна! — загорячился Саша. — У вас прекрасно выходит, — и уже по-французски добавил: — Спасибо, мадам, за приглашение. Охотно садимся за стол.

Анна поняла и замахала на Сашу рукой.

— Еще чего скажет! «Мадам». Какая же я мадам? Я баба, простая русская баба.

* * *

Слух, что вся цыбинская семья учится говорить не по-нашенски, быстро разбежался по селу. Трудно что-нибудь скрыть в деревне от соседей. Один узнал — узнает вся округа.

Первыми проболтались близнецы. Вышли на горку с салазками. Катаются и песенку французскую поют.

Услышали другие ребята, спрашивают:

— Эй вы, кошкины братья (почему-то так звали в Ягодном близнецов), какую песню поете?

— Французскую, — ответила курносая хвастушка Зина.

— Будет врать-то! «Хранцузскую», — передразнили Зину.

— А мы не врем, — вступился за сестру Вася. — Такие во Франции поют.

— Французы — это немцы? — спросил мальчика его приятель-одногодок.

— Не. Наша Ольга Евгеньевна говорила, что французы во Франции живут… И еще в Париже.

— А они за нас?

— За нас. Только их немец победил.

— Васька, скажи еще что-нибудь, как немцы французские говорят.

— Я иду гулять на улицу.

— Х-хы, х-хы-ы. Что сказал?

— Я иду гулять на улицу.

— Во здорово! Как настоящий.

Маленькие приятели Зины и Василия, вернувшись с улицы, конечно, рассказали родным о том, что цыбинские ребятишки умеют говорить на чужом языке. А на следующий день ягодинки уже расспрашивали председательшу, кто да как научил ее ребят разговаривать по-иностранному, Анна рассказала.

— Теперь они от тебя, Анюта, что угодно скрыть смогут, — сочувственно сказала старуха Кутянина, мать Дуси Кутяниной. — Промеж себя чего хочешь полопочут, а ты только глазами хлопай.

— Ничего, бабк, что не надо не налопочут: я сама все понимаю.

— Может, и сама говорить, как французы, умеешь? — полюбопытствовала шабриха Анны, солдатка Марья. И, отвернувшись от Цыбиной, подмигнула ягодинкам, что означало: «Вот я ужо ее подковырнула!».

— И сама, коль надо, поговорю, — ответила на подковырку Анна.

— Ну? — поразилась старуха Кутянина. — Ври больше.

— Дорогие дети, пора садиться за уроки, — робея, произнесла Анна французскую фразу.

— Господи, спаси и помилуй! — Старуха Кутянина перекрестилась. — Что творится на белом свете. По-нашему обозначь, что сказала.

Анна перевела. Женщины от удовольствия загалдели. Вплотную обступили Цыбину и стали упрашивать еще покалякать. Несколько дней в каждом доме то и было разговоров, что о французах Цыбиных. Потом говорить об этом перестали, а прозвище «иностранцы» так навсегда и осталось за всеми, кто происходил из семьи Цыбиных…