Беременность не болезнь - [42]

Катя никак не считала. Она сопела.

У Димы всегда были гениальные идеи! Кто его за язык тянул? Кто его просил давать мудрые советы?

А Сергей и рад! Ему грубо польстили, и он тут же уши развесил. Тоже мне, великий писатель! Неужели его от рукописей не тошнит? Неужели он еще не понял, что книга может быть либо хорошей, либо приносящей деньги. Лавры Роулинг покоя не дают?

Вот такая я злобная! А какой мне еще быть, если уже неделю подряд Сергей вечера и ночи просиживает, уткнувшись в монитор! Ложусь спать – он за компьютером, просыпаюсь – он за компьютером. Говорит, что иногда спит, но я не верю. Во всем этом есть только один плюс – сразу после работы он несется домой, не встречается ни с какими любовницами.

Я пыталась его отвлечь от экрана.

– Сергей, а ты где сейчас работать будешь?

– В сентименталке.

– Где? Любовные романы будешь издавать?

В ответ раздалось раздраженное бурчание. Я продолжила:

– Когда Она увидела Его, своего героя, у Нее подогнулись колени. Он просто излучал мужественность… Черные волосы, рост как минимум 185. Миллионер, естественно. А она, значит, длинноногая блондинка, красавица, глаза васильковые, волосы рыжие. И секс у них просто умопомрачительный, страницы на четыре.

~ Не смешно.

– Ну хорошо, на шесть.

– Нечего лазить по карманам.

– Что?!

. – Между прочим, это был образец продукции.

– Какой?

– То, что ты цитировала.

– Да я ничего не цитировала, я на ходу придумывала.

– Конечно! И про васильковые глаза?

– Сергей, ты о чем?

– Книжку, которая лежала у меня в кармане и которую ты стащила, дала мне моя работодатель.

– Работодатель? Это теперь так называется? И много вы с ней наработали? И ничего я у тебя не таскала! Ты сколько таких романов в своей жизни читал?

– Нисколько. Один. Страниц двадцать, больше не смог.

– Вот когда еще пару штук прочитаешь, поймешь, что у них у всех глаза васильковые, в крайнем случае – зеленые.

– Катя, у тебя плохое настроение? Чего ты злишься?

– А чего бы мне и не позлиться? Сначала у тебя любовные романы с работодателем, потом прилив вдохновения и роман с компьютером. А я? Если я тебе надоела, я вообще могу уехать!

Тут меня совсем развезло, и я, неожиданно для себя, расплакалась.

– Домой хочу!

После выставки в моей жизни установилось неустойчивое равновесие. Я никому ничего не говорил, но информация имеет свойство просачиваться, как керосин. Уже через неделю все твердо знали, что я ухожу, что мой долг (вместе со мной) перекупают конкуренты и что ЕМЦ активно ищет человека на мое место. Это давало определенные преимущества. В частности, на работу я приходил к часу, а покидал рабочее место не позже половины шестого.

Подобный распорядок оказался весьма кстати – я погрузился в сладкую каторгу литературного творчества. Извлек из загашников старые черновики, перечитал, ужаснулся и взялся за совершенно новую идею. Даже в издательстве удавалось выкроить часок для писательской деятельности, а уж дома я тратил на нее все, что оставалось от возни с Машкой и еды. С Катей старался общаться поменьше. По-моему, у нее уже начался предродовой синдром или что-нибудь в этом роде.

По крайней мере, так мне казалось, пока однажды вечером моя беременная радость не закатила сцену ревности. Оказывается, я уже месяц ей с кем-то изменяю. То есть не с кем-то, а с вполне конкретной Аллой, той самой, что сманила меня заниматься сентиментальной литературой. И вообще, я только и знаю, что торчу возле компьютера в перерывах между супружескими изменами. А в сентиментальной литературе совсем не разбираюсь.

Только последнее замечание задело меня за живое. Судя по отдельным фразам, Катя в любовных романах разбиралась хорошо. Пугающе хорошо.

Когда рыдания утихли и страдалица забылась сном, я проанализировал ситуацию. Проблем оказалось сразу несколько: Катя пребывала в депрессии, мне мешали писать книгу, а сентиментальная литература оказалась штукой специфической. Пожалуй, я действительно был полным нулем в этом жанре. Полежав полчаса с закрытыми глазами, я подобрал решение, которое могло закрыть все означенные проблемы.

За завтраком я сам завел разговор о своем литературном труде (Катя скорчила кислую физиономию) и между делом попросил:

– Кош, ты можешь мне консультацию дать? По поводу любовных романов?

– Романы у тебя и так неплохо получаются. Весьма любовные.

Ни в коем случае не следовало ввязываться в обсуждение моих гипотетических измен, и я продолжил:

– У меня в книжке завязывается интрижка между героем и одной теткой.

– Ее Алла зовут?

– Нет, Маша. И я там не совсем понимаю, как она будет реагировать.

Изложив свою версию, я выяснил, что совершенно не понимаю женскую логику и (отдельной строкой) женскую психику. Сделав вид, что страшно огорчен, я сказал:

– А ты можешь посмотреть и поправить? Катя пожала плечами.

– Замечательно. Я сейчас открою файл с текстом, а ты глянь, ладно?

Когда я возвернулся со своей необременительной службы, супруга пребывала в относительно бодром состоянии. О моей просьбе она демонстративно не вспоминала, а на прямой вопрос заявила:

– Я там подправила, что смогла. Ты перепиши потом этот бред.

Я помчался к компьютеру, оставив ужин на съедение Машке.