Береговая стража - [15]

Звучала музыка, на сцене командовал не кто-то из хормейстеров, а приятель Львова, купец и певец Митрофанов — толстенький, с глазами навыкате и носом репкой, выпевающий нужные слова громким басом, которому он умел придать потешную хриплость, но при том шустрый и задиристый. Его позвали потому, что он содержал доподлинный и всем известный ямщицкий хор, который любители часто приглашали летом в усадьбы. Только он, по мнению Львова и Фомина, мог показать оперным певцам верную ямщичью манеру.

Вдруг Федька увидела человека, который был ей действительно нужен. Увидела — и обрадовалась.

При театре вечно околачивалось превеликое множество разнообразного народа, и все норовили оказаться в зале. Художники приносили эскизы декораций, костюмов и разного сценического убранства, композиторы — толстые и лохматые партитуры, ветераны приводили поющих внуков и внучек, племянников и племянниц, надеясь добиться для них дебюта. Ежели прибавить обожателей — получалась картина на манер ярмарки, только что цыган недоставало. Среди всей этой пестрой и шумной публики самым кротким выглядел юноша лет семнадцати, высокий и круглолицый, одетый скромно, имевший при себе книжки, тетрадку и карандаш. Что он высматривал на сцене, что записывал — никто не знал. Говорили — юный сочинитель, подающий немалые надежды. И рассказывали про него дивно нелепую историю.

Вроде бы написал он оперу — точнее, либретто оперы, в прозе, но с куплетами. Поскольку ему было тогда лет около пятнадцати, никто из театрального начальства даже не пожелал ее просмотреть. Тогда юный сочинитель решил зайти с другого конца — сперва издать ее в виде книжицы, добиться славы у читающей публики, а там уж продолжать штурм театра. Вся столица знала типографщика Брейт-копфа, великого любителя музыки, возможно, и знатока. Он славился еще и добротой. Сочинитель принес ему свой труд и просил посодействовать в переложении куплетов на музыку. Брейткопф прочитал либретто — и предложил за него целых шестьдесят рублей ассигнациями. Уж что он собирался делать с оперой дальше — никто не знал, книжица так и не была издана. Однако не только типографщик блеснул чудачеством, но и сочинитель: попросил заплатить ему не деньгами, но книгами, и набрал творений Расина, Мольера и Буало.

Сказывали, он, желая прибиться к театральным делам, готов был браться и за перевод французских пьес. Ему наконец поручили перевести слова оперы «Инфанта Заморы», и он удачно с этим справился. После того его комическая опера «Бешеная семья» все же пришлась по нраву театральному начальству, и к ней вроде бы кому-то заказали музыку.

К этому-то странному человеку и устремилась Федька.

— Здравствуйте, сударь, — сказала она, приседая. — Сказывали, вы большой охотник до книжек. А у меня есть старые на продажу. Пойдемте в сени, я вам про них расскажу.

Все-таки Федька была не только отменной танцовщицей, но и актеркой — она так подалась всем станом к круглолицему юноше, что всякий, за ней следящий, сказал бы себе: кажись, Бянкина поумнела и избрала для своих чувств более подходящий предмет, чем фигурант Румянцев.

— Пройдемте, сударыня, — со всей любезностью отвечал юноша и, оставив в зале шубу, поспешил вслед за Федькой. При этом он задел и опрокинул стоявший у дверей стул.

— Я, сдается, угорела, — взявшись за виски, сообщила Федька, придав себе страдальческий вид. — Так вот, сударь, мне от деда достались старые французские книжки Ла Кальпренеда, Мариво «Удачливый крестьянин», Лесажа «Хромой бес» и «Жиль Блаз из Сантильяны», еще превеликое множество русских книжек — Тредиаковского вирши, сатиры Кантемировы…

Юноша глядел на нее, выпучив глаза: слыханное ли дело, чтобы фигурантка разбиралась в литературе? А Федька не очень-то и разбиралась — имея хорошую память, она запомнила фамилии и названия, да и как не запомнить, если в маленькой комнатушке все это дедово наследство постоянно было перед самым носом, и золотые буковки на черных книжных корешках сами в голове застревают?

Собственно, не только книги составляли наследство, но и половина крошечного домишки. И если от нее избавляться — то дедовы книжки с журналами впору выбрасывать на улицу или сложить из них на заднем дворе костер. А книг было жалко — вот Федька, похоронив деда, и уговорилась с дедовым шурином, что старик будет там жить и охранять книжки. Плату она брать не хотела, а просто пожалела отставного инвалида и даже иногда навещала его летом, он же пристроился к свечной мастерской и всякий раз снабжал Федьку связками дешевых сальных свечек.

— Книги мне точно нужны, — сказал юноша, — да ведь я много платить не могу. У вас, поди, в дорогих переплетах, а я в типографии любую книжку без переплета могу взять за сорок или пятьдесят копеек.

— Так ведь теперь того не печатают, что у меня есть, — возразила Федька. — Покойный дедушка даже журналы собирал — набрал полный комплект «Адской почты», все номера…

— «Адскую почту» беру! — воскликнул юноша. — Дам хорошую цену! А что еще есть?

— Вы приходите к нам, — пригласила Федька. — Сами все книжки увидите и нужные отберете. Ах, голова просто раскалывается… Выйдем на свежий воздух!