Берег варваров - [13]

Спустя довольно продолжительное время после переезда я вдруг поймал себя на том, что по-прежнему думаю о Гиневре. А ведь она очень даже ничего, повторял я про себя, вспоминая ее призывно покачивающиеся бедра. Эта женщина была рядом, в пределах досягаемости, казалась такой доступной. Вспоминая об этом позднее, я вдруг понял, что в первый раз заглянул к Маклеоду с намерением постараться построить разговор так, чтобы рано или поздно кто-нибудь из нас случайно произнес имя нашей домохозяйки. Увы, речь о ней так и не зашла, а потом я понял, что мне остается только ждать, пока Маклеод сам случайно или намеренно не вспомнит о Гиневре. Я прекрасно понимал, что, как бы искусно я ни маскировал свой интерес к ней, Маклеод без труда просчитает меня, вычислив истинные причины моего любопытства.

Долгие часы сидения за письменным столом я чередовал с не менее продолжительными прогулками по раскаленным улицам Бруклина, методично распределяя при этом имевшиеся в моем распоряжении шестнадцать долларов в неделю на обеды и ужины в ближайшей столовой, стараясь выгадать какие-то гроши на пару-другую рюмок и на поход в кино. Жизнь моя текла размеренно, тихо и одиноко. В последние дни я стал замечать, что, наблюдая за влюбленными парочками, прогуливающимися по садам в окрестностях Бруклин-Хейте, испытываю если не ревность, то, по крайней мере, какое-то щемящее беспокойство. Я уходил далеко по усыпанным попкорном улицам, порой добираясь до роскошного, никогда не унывающего и в то же время обшарпанного и грязного Кони-Айленда, путь к которому становился, впрочем, все труднее и труднее. Со временем летняя жара, не спадавшая даже по ночам, заставила меня изрядно сократить маршрут ежедневной прогулки.

Глава четвертая

Примерно через неделю после того, как я обосновался на новом месте, Гиневра заглянула ко мне в комнату, чтобы поменять белье. В тот раз она вновь была одета более чем странно. Дело было часов в девять вечера, а она при этом выглядела так, словно ее только что разбудили, причем с утра пораньше. На ней была ночная сорочка поверх еще какого-то белья. Целая сетка из всяческих бретелек, ленточек, ремешков и подвязок вырисовывалась у нее на плечах сквозь ткань короткого в цветочек халата, запахнутого не настолько плотно, чтобы полностью прикрыть ее впечатляющий бюст.

— А это… Здрасьте, — сказал я и на некоторое время замолчал, не зная, как продолжить разговор. Гиневра оторвала меня от работы, и я не без труда вновь возвращался к реальности. — Я так понимаю, что с меня четыре доллара, — выдавил я наконец из себя.

— Ну, вроде так, — сказала Гиневра таким тоном, словно деньги ее интересовали меньше всего.

Я покопался в ящике письменного стола, выудил из него бумажник и рассчитался с хозяйкой. Она тем временем сняла с моей кровати старое белье и бросила на угол моей лежанки свежую простыню и полотенце. Закончив эту тяжкую работу, она вздохнула — глубоко, громко и явно намеренно.

— Как дела? — только и оставалось спросить мне у нее.

— Да так себе.

Глядя на нее, я бы этого не подумал.

— Я смотрю, вы устали, — заботливо заметил я. — Присядьте, отдохните немного.

Гиневра посмотрела на пачку свернутых простыней, переброшенных через ее руку, и пожала плечами:

— Ах да, пожалуй, я так и поступлю. Учитывая, что дверь в комнату открыта, я, наверное, могу себе это позволить. — Эти слова Гиневры были насквозь пропитаны вульгарной благопристойностью, пошлой и фальшивой.

Подсев ко мне на краешек кровати, она вновь тяжело вздохнула. Я закурил сигарету и заметил при этом, что руки у меня дрожат, причем дрожат сильно. Этой женщине удалось не на шутку взволновать меня.

— Может быть, и мне сигаретку дадите? — попросила она.

Внутри меня все просто колотилось, и чтобы не рисковать тем, что она заметит мое волнение, я, к удивлению Гиневры, не помог ей прикурить, а просто положил пачку сигарет и спички ей на колени — и это при том, что сидели мы буквально в одном футе друг от друга. Она выразительно вскинула брови, удивленно посмотрела на меня и поднесла спичку к сигарете. Убей бог, в тот момент я не представлял, о чем с ней говорить дальше.

По крайней мере, эту проблему Гиневра решила за меня.

— Ну и денек сегодня выдался, — со вздохом сказала она. — Просто кошмар какой-то.

— Белье?

— Нет, — с театральной сокрушенностью произнесла она и, покачав головой, посмотрела мне в глаза. — Нервы… Нервы что-то шалят в последнее время.

На этот раз ее губы были подкрашены иначе, какая-то новая синевато-розовая помада была наложена так, что не меняла естественную форму губ Гиневры, а, наоборот, подчеркивала ее. По правде говоря, так она выглядела менее привлекательно.

— А что у вас с нервами-то? — спросил я.

Накручивая кудряшки волос на палец, Гиневра ответила:

— Да ничего, просто я слишком нервная. Нервная и впечатлительная.

Ее взгляд остановился на моей пишущей машинке, и у меня возникло ощущение, что, даже пробыв у меня в комнате некоторое время, она лишь в этот момент вспомнила, когда и где ей доводилось встречаться со мной раньше.

— Вы ведь у нас писатель, если не ошибаюсь?

Я кивнул, и в следующую секунду она произнесла те самые слова, которых я от нее, в общем-то, уже ждал.