Берег мародеров - [38]

Ребята, с которыми я говорила, считают, что Уилсон истратил сумму, вчетверо превышавшую номинальный капитал компании. Он нанял на работу 40 человек и инженера, приезжавшего из Лондона и ни бельмеса не смыслившего в корнуоллских оловянных шахтах. По их мнению, Уилсон был малость чокнутым, а ты как думаешь?

Вот почему я так суечусь вокруг этой шахты. И еще меня интересует инженер из Лондона — долговязый тощий типчик в роговых очках, лысеющий, с шотландским (как здесь полагают) акцентом. Имя — Джесси Маклин. Может, найдешь что-нибудь о нем?

С Альфом Дэвисом меня познакомил хозяин паба. Дэвис — валлиец и при Маклине работал в «Уил-Гарт» мастером. На вопрос, можно ли осмотреть шахту, мне ответили, что она закрыта, по Альф Дэвис расскажет мне о ней все. Этот Дэвис — типичный низкорослый валлийский горняк, широкий в плечах, с мрачным и бурым от ветров лицом. Но при всей своей угрюмости он не чужд чувства юмора и даже иногда улыбается. Сегодня за чаем я его спросила, можно ли спуститься в шахту, на что Дэвис ответил: «Разумеется, но я боюсь за старые выработки, да и ходить там трудно, чертом клянусь!» Все же мы договорились, и со временем я дам тебе знать, чем это кончится. Я, должна признаться, понятия не имею о том, что рассчитываю там найти. Просто меня снедает любопытство. Твоя Морин».

Запись шифрованной телеграммы инспектора Фуллера к старшему инспектору Макглейду, отправленной из Пензанса 13 сентября:

«Пришлите, пожалуйста, все данные о Джоне Десмонде Уилсоне, владельце шахты. В апреле 1927 года основал Корнуоллскую береговую горнорудную компанию. Фуллер».

Письмо от Морин Уэстон к Чарлзу Паттерсону. Отправлено из Пензанса 14 сентября:

«Дорогой Чарли! К моему отчету от 13 сентября. Я осмотрела шахту, и, честное слово, ощущение было не из приятных. Ты и не представляешь, как там мрачно. Вода, тяжкий воздух. К тому же мой проводник явно почувствовал себя неуютно, когда мы добрались до нижних этажей. Даже испугался... Не столько, впрочем, испугался, сколько был обескуражена ведь в начале похода он был вполне уверен в себе. Шахта-то его родная. Однако в этих пустых галереях то и дело раздаются всякие странные звуки. Звон капель усиливается эхом, противно трещит старая крепь В глубине старых стволов видно призрачное бледное свечение, слышится стук падающих камней, звук шагов разносится по галереям а на нижних этажах приглушенно ревет водопад. Я обратила на все это внимание лишь после того, как почувствовала волнение Альфа. Тогда мне стало казаться, будто кто-то следит за нами, а иногда я воображала, что обваливается свод галереи.

Накануне вечером у меня был разговор с Альфом, и он сказал, что, во-первых, в шахту не спускались с 1937 года, во-вторых, главный ствол закупорен снизу, и, в-третьих, что идти предстоит по старым выработкам, а они ненадежны. Спуститься же туда можно только по старому стволу с помощью веревки. Запасшись канатом, фонарями и бутербродами, мы отправились в путь. Альф объяснил, что в стволы часто проваливается домашняя скотина, оттого над шахтами так много воронья и чаек. Я тут же представила, как стаи птиц будут кружить над нашими телами!

В шахту мы попали без особых трудностей, если не считать, что у меня ныли руки и было очень страшно. Альф включил фонарик, и мы двинулись по мокрому душному тоннелю, уходившему все круче и круче вниз. Казалось, мы исследуем какую-то длинную пещеру; стены были неровные, как и усеянный предательскими камнями пол. Местами встречались небольшие завалы, через которые приходилось перелезать. Этим выработкам, по словам Альфа, было не меньше двух столетий. Охотно верю! Однако мысль о том, что они простояли так долго и не обвалились, немного успокоила меня. На одном участке нам встретился огромный завал, пришлось лезть под него, отодвинув камень. Альф долго осматривал этот участок, но, когда я спросила, в чем дело, ответил лишь, что не понимает, какие причины могли вызвать тут обвал. Примерно через полчаса мы пробились к штольне. Свод стал выше, и можно было выпрямиться. Здесь находились более поздние выработки. Спина у меня ныла от боли, но идти теперь стало гораздо легче и безопаснее. Однако именно здесь я почувствовала себя неуютно. Пока мы продирались по опасным старым галереям, все предприятие казалось мне веселым приключением, но теперь я больше так не считала, и причиной тому, думается, был Альф. Я почувствовала, что он в растерянности. Альф напоминал человека, который заблудился, а между тем он должен был знать шахту, как собственный дом. Постепенно меня охватил страх. Это началось, когда мы добрались до гезенка, так Альф назвал сток. Вода, бегущая из старых галерей, устремлялась куда-то по недавно пробитому шурфу. Здесь она местами доходила нам до лодыжек. Гезенк круто убегал вниз, на следующий этаж, и был перегорожен стеной из камней, скрепленных цементом так, что вода продолжала течь по той штольне, где стояли мы. Альф тут же осветил эту искусственную преграду фонарем и осмотрел ее. Даже наклонился и ощупал цемент рукой. Потом мы захлюпали по воде дальше вдоль штольни и услышали гул падающего потока. Всплески были очень тихие. Внезапно штольня кончилась. Снизу с многофутовой глубины доносился плеск бьющейся о камни воды. Ни пола, ни потолка больше не было. Я невольно вцепилась в руку Альфа. Мы вернулись и спустились по гезенку на следующий этаж. Там мы свернули влево и дошли до квершлага (так называл это Альф). В конце квершлага свернули вправо. Тут мне вспомнились все эти жуткие истории о римских катакомбах, и я почувствовала, что начинаю бояться темноты. Казалось, тьма наваливается со всех сторон, норовит потушить наши фонари... Воздух был теплый, влажный и тяжелый, а у здешнего эха было неприятное свойство возвращать звук наших шагов, усиливая его в заброшенных галереях уже после того, как мы уходили из них.