Берег черного дерева и слоновой кости. Корсар Ингольф. Грабители морей - [111]

— Доктор, — проговорил он еле слышно. — Вы мне спасли жизнь! Как мне благодарить вас?

— Ладно! Ладно! — перебил его Леблон. — Не говорите слишком много, это вам вредно.

Некоторое время больной лежал молча и не двигаясь. Потом на его лице отразились тревога и волнение, и он стал озираться, как бы ища кого-то.

Грундвиг подошел к нему. При виде старика больной обрадовался. Слабым и дрожащим голосом он в нескольких словах рассказал Грундвигу о своем опасном приключении.

— Послушай, — спросил тот, — а зачем же ему было притворяться немым?

— Ты положительно стареешь, Грундвиг. Конечно же, для того, чтобы скрыть свой голос.

— Ну, а кого мы могли бы узнать по голосу?

— Только один человек мог бы этого бояться.

— Кто?

— Красноглазый.

— Я думаю то же самое. Меня радует твоя проницательность, Гуттор. С какой же целью пристал он к нашей экспедиции?

— Цель его мне ясна: убить при первом удобном случае герцога и бежать. Нельзя ни на минуту спускать с него глаз.

— Как же нам это сделать, когда мы дали слово, что останемся? Не лучше ли рассказать все герцогу?

— Если ты можешь доказать, что Густапс и Надод одно и то же лицо, говори; но если ты этого не докажешь, на нас посмотрят как на сумасшедших и не будут верить больше ни одному нашему слову.

— Ты прав, — согласился Гуттор. — Будем следить за ним.

Благодаря исключительно крепкому и здоровому организму, он через несколько часов был уже почти здоров. Только небольшая боль в тех местах, где ставили банки, давала о себе знать, и слабость мешала ему стать на ноги. Во всяком случае, он рассчитывал на следующий день отправиться с экспедицией, а Грундвиг, чтобы не возбуждать подозрений, должен был остаться на станции.

Иорник и Густапс вернулись очень поздно и не спешили сообщить герцогу о результатах своей поездки. Узнав, что эскимосы приехали, и видя, что они не приходят, герцог велел позвать их. Они сейчас же пришли и были, казалось, изумлены при виде больного Гуттора.

В то время как Иорник говорил с герцогом, Густапс жестами старался обратить на себя внимание.

— Что он хочет сказать? — спросил герцог.

— Он просит разрешения снять капюшон, — ответил Иорник, — так как находит, что здесь слишком жарко.

Герцог позволил, улыбаясь дикости эскимоса с черным скуластым лицом.

Грундвиг и Гуттор были поражены.

«Не во сне же я видел все это!» — думал растерявшийся богатырь.

Когда после ухода проводников он обратился к Грундвигу, тот только руками развел:

— Возможно, что твои глаза были воспалены от холода и… в темноте тебе могло показаться…

Что бы сказал старик, если бы знал, что на станцию с Иорником приходил настоящий эскимос, выданный за Густапса, а мнимо немой родственник преспокойно сидел в своей палатке.

Вернувшись из своей поездки, Иорник и Густапс узнали, что богатыря подняли у их палатки замерзающим. Осмотрев палатку, они нашли разрез, сделанный Гуттором, и это окончательно подтвердило их подозрения. Тогда они решили проделать маленькую мистификацию, и она им удалась как нельзя лучше.

Эскимос, сыгравший роль Густапса, получил в награду за оказанную услугу две пачки табаку, и на его молчание можно было положиться.

Фредерик Биорн имел обыкновение приглашать к своему обеду и ужину каждый раз двух моряков и двух эскимосов. На этот раз очередь выпала на долю Иорника и Густапса. За столом они сидели между Гуттором и Грундвигом. Ужин прошел весело. Пили за здоровье воскресшего из мертвых богатыря и за успех предстоящего выступления.

Между прочим, все обратили внимание на то, что Грундвиг был какой-то сонный в этот вечер и едва ворочал языком.

— Слабеет ваш старик, — шепнул мистер Пакингтон на ухо герцогу.

— Ему уже много лет, — так же тихо ответил герцог. — А сколько он перенес за свою жизнь! Другой бы не выдержал и десятой доли того.

Спать все разошлись очень поздно.

На другое утро Грундвиг проснулся со страшной головной болью и с трудом, шатаясь, встал на ноги.

Кругом все было тихо. Гуттор спал, ослабев от потери крови.

Старик громко крикнул. Никто ему не ответил.

— Странно! Что это значит? — пробормотал он и направился к двери, но на пороге столкнулся с молодым моряком Эриксоном.

— Ух, как у вас здесь жарко, — воскликнул тот, сияя круглым добродушным лицом. — Снаружи адский холод! Здравствуйте, Грундвиг! Как поживает ваш друг Гуттор?

Молодой человек говорил как-то особенно бойко и развязно. Видно было, что ему хотелось оттянуть минуту объяснения.

— Где герцог? — резко перебил его Грундвиг.

— Он, вероятно, не успел далеко отъехать, — пролепетал юноша. — Впрочем, все зависит от езды и… от препятствий…

Старику показалось, что все завертелось у него в глазах.

— Они уехали… Они бросили нас… — невнятно произнесли его губы.

Опустившись на шкуры, покрывавшие пол, он горько заплакал.

Эриксону стало жаль старика.

— Полноте, чего же вы плачете? — уговаривал он, чувствуя, как у самого на глазах выступают слезы. — Разве они бросили вас?.. Ведь при вас остались я, Рескиавик и еще один наш матрос. Он сейчас привязывает собак…

— Каких собак?..

— Господин Эдмунд оставил вам сани и своих лучших собак и сказал, что если вам здесь очень не понравится, чтобы вы догоняли его.