Беранже - [39]
И Дезожье принялся за дело, но… ведь это чересчур рискованно — быть смелым, находясь на виду у властей. Гораздо проще и удобней пускать стрелы так, чтоб заслужить их одобрение и похвалу.
В одной из первых своих программ новый директор попотчевал публику комическими куплетами, высмеивающими… «сто дней» Наполеона.
Это пришлось как нельзя более по сердцу властям.
Беранже возмутился. Как! Значит, добрый его приятель вместе с паяцами, с теми, кто готов плясать в угоду каждому новому хозяину!
Конечно, Беранже и раньше слишком хорошо знал Дезожье с его слабохарактерностью и легкомыслием, чтоб возлагать на него серьезные надежды как на соратника в борьбе. Но после злосчастных куплетов как будто некий барьер вырос между былыми друзьями.
А тут как раз появилась песня о паяце, и те же услужливые знакомые, прослышав о ссоре двух песенников, стали подливать масла в огонь, уверяя Дезожье, что он и есть оригинал беранжевского паяца.
Дезожье не раз пытался объясниться, помириться с Беранже, но тог ни шагу не делал навстречу. Прежняя дружба сломалась, и уже ничего нельзя было исправить.
И Людовик XVIII, и его фаворит Деказ, и другие министры очень хотели бы, чтоб подданные французской монархии довольствовались легкими блюдами «Водевиля», отвлекающими от вредоносных политических страстей.
Но до правителей то и дело доносились песни совсем другого толка — колючие, задиристые, бурлящие как раз такими вот недозволенными страстями. Агенты и сыщики доставляли рукописи этих песен в полицейские префектуры и докладывали хозяевам, что в Париже и других городах Франции плодятся весьма подозрительные «общества» и кружки. На своих сборищах члены этих кружков не только поют дерзкие песни, но и ведут крамольные беседы.
Действительно, песенные содружества одно за другим рождались в реставрированной монархии, и многие из них превращались в своеобразные политические клубы. «Кролики», «Медведи», «Птицы», «Гамены», «Истинные французы» и еще много других песенных обществ с живописными названиями появлялись в то время в Париже. Кружки песенников в рабочих предместьях назывались гогеттами{Goguette — от слова goguer — шутить, балагурить, насмехаться, пировать (франц.).}; здесь смех звучал особенно раскатисто, здесь не боялись дерзкой шутки. И каждая новая песня Беранже была здесь желанной гостьей.
Обличие песенных содружеств принимали иногда и тайные общества политической оппозиции. В одном из них состоял некоторое время Беранже. Оно именовалось обществом Апостолов, кличкой каждого члена было имя какого-нибудь библейского апостола. Беранже носил кличку Жак Старший.
К удивлению своему, он встретил на очередной сходке «апостолов» шевалье де Пииса, который голосовал когда-то против его принятия в члены «Погребка». Шевалье вел себя совсем по-иному, чем прежде. Ни следа недоброжелательства. Никакой ворчливости. Напротив, Пиис так дружески относится к песеннику оппозиции и собрату по кружку, так горячо интересуется каждой новой его песней! Участвуя в общих беседах, шевалье вспоминает о том, как в годы революции он — тогда еще молодой поэт — воспевал ее в стихах. Да-да, он всегда был вольнодумцем и сторонником всего передового. При империи он принужден был таить это; что поделать — такие времена! Но вот когда находишься среди настоящих друзей…
Заверения старого Пииса как-то настораживали. Беранже помнил, что Дезожье советовал ему не петь при этом человеке «Короля Ивето» и вообще не говорить лишнего. Тогда Пиис подвизался в полицейской префектуре. Этот человек, служивший поочередно разным политическим режимам, наверняка сумел и теперь найти соответствующее местечко.
Содержание бесед, которые вели «апостолы», в скором времени стало известно полиции, кое-кого из членов кружка уже вызывали в префектуру для объяснений, а за иными установлена слежка. Значит, в кружке действительно завелся доносчик!
Судьба общества Апостолов отнюдь не исключительна.
— Иуд развелось теперь так много, что самому господу богу не мешало бы поостеречься, а не только нам, смертным, — говорит Беранже друзьям.
На одной из последних сходок, происходившей в отсутствие де Пииса, Беранже пропел «апостолам» новую песню — «Месье Жюда»{В русском переводе Курочкина — «Господин Искариотов».}. Песня начиналась с обращения к «братьям апостолам». Надо действовать заодно, и сам «брат добрый бог» будет вместе с ними, но не стоит слишком громко говорить о своих делах, лучше — потише. И затем следовал рефрен:
Беранже пропел эти слова вполголоса и с чрезвычайно выразительной интонацией. Все невольно вздрогнули и оглянулись. Де Пииса в комнате не было. Но когда Беранже пропел следующую строфу, слушателям показалось, что он здесь, перед ними, просвеченный насквозь взглядом песенника. Нет, это даже не Пиис, это нечто большее. Отвратительная фигура провокатора, улыбающегося подлеца встала перед ними.
Эта книга — повесть о большой жизни большого человека.Он появился на свет, когда XIX веку шел второй год, он кончил свой жизненный путь, когда век близился к закату.Всю жизнь он находился в гуще борьбы своего века, мыслями, делами, книгами откликаясь на зов современности, постоянно шагая вперед.«Из всех восхождений, ведущих из мрака к свету, самое благородное и самое трудное — родиться аристократом и монархистом и сделаться демократом», — писал Гюго, оглядываясь в середине пути на прожитые годы.На несколько выдающихся жизней могло бы хватить того, что сделал Гюго за одну свою большую жизнь.Он дал современникам и потомкам не только десятки томов прекрасных книг, он дал им личный пример неустанной борьбы за человечность, несгибаемого сопротивления силам мрака, врагам прогресса, высокий образец неиссякаемого жизнелюбия и веры в победу света.«Трибун и поэт, он гремел над миром подобно урагану, возбуждая к жизни все, что есть прекрасного в душе человека», — сказал о Гюго Максим Горький.Это первая развернутая биография Гюго, написанная советским автором.
Наиболее полная на сегодняшний день биография знаменитого генерального секретаря Коминтерна, деятеля болгарского и международного коммунистического и рабочего движения, национального лидера послевоенной Болгарии Георгия Димитрова (1882–1949). Для воссоздания жизненного пути героя автор использовал обширный корпус документальных источников, научных исследований и ранее недоступных архивных материалов, в том числе его не публиковавшийся на русском языке дневник (1933–1949). В биографии Димитрова оставили глубокий и драматичный отпечаток крупнейшие события и явления первой половины XX века — войны, революции, массовые народные движения, победа социализма в СССР, борьба с фашизмом, новаторские социальные проекты, раздел мира на сферы влияния.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.