Бенкендорф. Сиятельный жандарм - [7]

Часть первая Невесты из Монбельяра

Деревянная галерея в Закрете

К балу готовились долго и тщательно. Выбор места оказался не случайным. Загородная резиденция генерала Леонтия Леонтьевича Беннигсена напоминала замки владетельных гросс-герцогов и курфюрстов на севере Германии. Роскошный парк обладал неповторимым в других прибалтийских имениях английским привкусом. Он был ухожен, как королевские сады Виндзора. Беннигсен держал не только цветочника, но и специального архитектора, который отвечал за все, что возводилось в окрестностях и выращивалось на клумбах Закрета. На предложение хозяина государь согласился сразу. Ближайшее его окружение от надменного маркиза Паулуччи, герцога д’Абрантеса, у которого Бонапарт похитил титул, и графа Поццо ди Борго до последнего флигель-адъютанта Палисандрова, ожидающего назначения в армию, выражали одобрение принятому решению и радость. Деревянная галерея для танцев возводилась ускоренным темпом.

Полковник фон Бенкендорф тоже находился в приподнятом настроении. Даже граф Алексей Андреевич Аракчеев, подчеркнуто холодно относившийся к герою Прейсиш-Эйлау, не пытался отговорить государя. Бала ждали с волнением почти два месяца, и казалось, ничто теперь не могло омрачить грядущего праздника.

В начале апреля государь приехал в Вильну, получив, впрочем, не удивившую его депешу о приближении французских войск к западным границам России. Все ненавистники Сперанского, высланного январским вечером с фельдъегерем из Петербурга, сопровождали государя: министр полиции Балашов, Алексей Андреевич Аракчеев, смертельный враг первого русского либерала и бюрократа, шведский барон генерал Армфельд, втянутый в интригу против поклонника Кодекса Наполеона. Адмирал Шишков, назначенный на должность государственного секретаря, которую ранее занимал Михаил Михайлович. Оскорбленные Бонапартом немцы господин Штейн и генерал Фуль тоже были здесь. Печально знаменитый впоследствии Дрисский лагерь мог принять отступающую русскую армию в любую минуту. Фулевский план войны обсуждался чуть ли не ежедневно. Англичанин генерал Вильсон, получивший разрешение в Лондоне перейти в русскую службу, в каждой беседе напоминал государю об ужасах континентальной блокады. Немцы в русских мундирах — генерал барон Дибич, генерал-адъютант граф Витгенштейн, генерал барон Винценгероде, генерал Толь и Беннигсен — Длинный Кассиус — поддерживали священный огонь, в котором должен был сгореть маленький корсиканец. Леонтий Леонтьевич, однако, ганноверец, а следовательно, отчасти англичанин и ближе к Вильсону, чем Штейну с Фулем. Сардинцы маркиз Паулуччи и полковник Мишо — оба заклятые враги узурпатора. Корсиканец Поццо ди Борго — противник Бонапарта с юношеских лет, захвативший его место в сердце борца за независимость острова от Франции генерала Паоли. Матерые роялисты граф де Сен-При и генерал Ламберт. Для полного комплекта недоставало только еще одного сардинца Жозефа де Местра — яростного врага Сперанского, оставленного в столице на радость иезуитам. Чего греха таить — государь любил и уважал иностранцев. Но отвечали ли они ему тем же? Или надеялись, что русские штыки добьют тирана — эту гидру, порожденную Революцией. Русские генералы негодовали втихомолку: справимся сами! Но государь думал иначе. Он понимал силу коалиции и тоже хотел поднять против узурпатора всю Европу — от Сардинии и Сицилии до Швеции и Финляндии. Большая политика часто вызывает негодование.

Злые языки, которых немало при любом дворе, всерьез утверждали, что Бонапарт пришел к окончательной мысли выступить против России, когда узнал об аресте бывшего любимца царя. Фраза Михаила Михайловича «Пора нам сделаться русскими!» вселила страх и переполнила чашу терпения многих недоброжелателей Сперанского. А в подметных письмах министру полиции сообщалось, что Сперанский просто-напросто агент Бонапарта, состоит в переписке с министром иностранных дел корсиканца герцогом Бассано — Марэ Хуго Бернардом, который в отличие от епископа-расстриги Отена Шарля Мориса Талейрана-Перигора, герцога, а потом князя Бенвентского, великого камергера и великого вице-электора императора французов, никогда тому не отвечал: «Нет! Сир, это невозможно!» Вот отчего этот русский либерал столь рьяно выступает против французских и немецких эмигрантов. Значит, Великая армия идет спасать Сперанского, выручать крестьян и сеять зерна свободы?! Чего только не услышишь в Вильне! Однако были и другие люди, которые видели истинные причины войны, поднимающей грозный лик на Западе.

Между тем судьба словно испытывала русского государя. В июне за несколько дней до назначенного бала произошло непредвиденное и ужасное событие. Во дворец явился красивый — высокий и плечистый — еврей, бритый и в шляпе с перышком, одетый в черный шелковый шляхетский кафтан, белые рубчатые чулки и туфли с серебряными пряжками. Дежурный офицер даже не признал в нем еврея. Без тени смущения и страха он передал капитану Благинину записку в самодельном осургученном конверте. Свежие печати хранили глубокий оттиск странной для капитана конфигурации — от кинжала с волнистыми лезвиями разбегались лучи. На грубо оборванном клочке бумаги государь прочел по-французски зловещее предупреждение. Деревянная галерея в парке Закрета, возведенная местным архитектором Шульцем, должна обрушиться в начале бала, когда гости Беннигсена соберутся приветствовать государя. Под обломками суждено погибнуть не только придворным, но и командирам крупных соединений русской армии, которая дислоцирована в окрестностях Вильны. Войско будет обезглавлено.