Бенефис для убийцы - [62]

– Я понимаю, что скоро обед, но для меня крайне важно услышать все именно сейчас: мы расследуем тяжкое преступление, и счет времени идет на часы!

Под впечатлением искренней мольбы в голосе оперативника, кадровик смирился со своей участью. Поудобнее расположившись в кресле и покусывая дужку снятых очков, заговорил:

– Собственно, лично я Монину знал плохо, так как работаю в должности с 1983 года. Насколько я помню из ее личного дела, с которым знакомились ваши коллеги весной 85-го года, Монина Виктория Ивановна была принята на работу в нашу больницу медсестрой или няней еще в 1972 году. Потом училась в медучилище в соседней области, вернулась сюда в 1975 году уже специалистом. Работала на различных должностях младшего и среднего персонала.

Он чуть подумал, стараясь точнее вспомнить обстоятельства и правильно их изложить:

– С 1983 года как раз Монина стала сестрой-хозяйкой, а попросту говоря, – завхозом. Замечаний серьезных по работе не имела, ходила в передовиках. Поговаривали, правда, что она…– кадровик замялся, подыскивая точное определение, -…несколько легкомысленна в отношениях с мужчинами, но это, скорее, ее личное дело. На работе это не отражалось. Но вот в марте 1985 года выяснилось, что Монина замешана в серьезных махинациях с лекарствами, в том числе, с наркотиками. Разразился скандал. Мне не хотелось бы касаться сути подробно, ибо некоторые из косвенно виноватых людей до сих пор работают в больнице. Они не были замешаны в делах Мониной, но проявили, как тогда говорили, халатность, за что и пострадали в разной степени.

Станислав согласно кивнул, на что кадровик благодарно прикрыл глаза.

– 29 марта, если не ошибаюсь, Монина последний раз вышла на работу, но с обеда ушла, и больше мы ее не видели… Живой…

– То есть? – переспросил Станислав.

Григорий Владимирович передернул плечами.

– Я-то ее вообще не видел с того дня ни живой, ни мертвой, а вот девочек наших, с кем Монина работала, милиция приглашала на опознание трупа. Это уже дней через пять после этого было.

Видя, что собеседник не совсем понимает, уточнил:

– Нашли труп где-то в Тульской области возле полотна железной дороги, изуродованный весь. В кармане пальто – профбилет Мониной. Сюда привезли и наших опознавать пригласили. Виктория ведь детдомовской была – ни родных, ни близких… Опознали!

Широков достал из кармана фотокарточку «Гвоздковой» и показал кадровику.

– Кто это, Григорий Владимирович?

Тот внимательно повертел фотографию, даже зачем-то посмотрел с обратной стороны и уверенно сообщил:

– Это Монина Виктория Ивановна. Только прическа у нее помнится, другая была – волосы длинные. А с такой я ее что-то не помню…

Извинившись еще раз за неурочный визит и поблагодарив заинтригованного Григория Владимировича, Станислав напоследок выяснил, с кем можно побеседовать из знавших Монину по работе. Поразмыслив, кадровик назвал Римму Францевну Энгольд, с которой, если Монина и не была дружна, то уж приятельские отношения поддерживала. На этом Широков откланялся.

Охваченный азартом Широков собрался тут же нанести визит женщине с редким именем, рассчитывая на то, что многие медработники не ходят обедать домой, а предпочитают питаться либо в столовой, либо приносят еду с собой. Затратив минут пять на расспросы, он нашел на третьем этаже дверь, за которой должна была находиться Энгольд. В комнате, куда Станислав, постучав, заглянул, стояли канцелярские столы, диван, книжный шкаф и еще какие-то этажерки, полочки, тумбочки… За дальним столом сидели три женщины в халатах и чинно пили чай с пирожками. На краю стола высилась кастрюлька на стопке тарелок. Женщины недовольно посмотрели на возмутителя идиллии, прервавшего интересную беседу, содержание которой легко было определить по последней услышанной фразе: «А что он?» Одна из них, яркая брюнетка, лет сорока пяти, скрывая недовольство, вежливо поинтересовалась: «Вам кого, молодой человек?»

– Извините, ради Бога, за вторжение… Мне бы Римму Францевну… – пропел Широков сладчайшим голосом.

Брюнетка с некоторым интересом осмотрела проскользнувшего в комнату пришельца и томно сообщила:

– Римма Францевна – это я.

– Я так и подумал почему-то… – интонация Широкова должна была ясно свидетельствовать – почему.

Как и подобает уважающей себя женщине, Энгольд поправила кокетливо выбившийся из-под шапочки завиток волос и понимающе улыбнулась.

– Обождите, пожалуйста, мы сейчас закончим чаепитие, и я вас приму.

Широков поблагодарил и ретировался в коридор. Минут через пять две чаевницы степенно выплыли из комнаты и последняя, не скрывая любопытства, проворковала:

– Заходите, молодой человек.

Римма Францевна благожелательно улыбнулась и, пригласив гостя садиться, приветливо спросила:

– Вы от кого?

За время ожидания в коридоре Широков наметил линию поведения. Основываясь на прежнем богатом опыте общения с разными людьми, он научился с первых фраз определять сущность человека. И хотя некоторые считают первое впечатление обманчивым, Широков придерживался иного взгляда. Ошибки бывали, но чаще он правильно определялся в своих наблюдениях и верно избирал тактику беседы. Оценив Римму Францевну как натуру впечатлительную, эмоциональную, старающуюся компенсировать недостаток ума созданием в глазах окружающих имиджа своей значительности, Широков решил чем-нибудь ошарашить собеседницу – по принципу: чем невероятнее, тем больше надежды, что поверят. Поэтому он на одном дыхании выпалил: