Бембиленд. Вавилон - [27]

И все-таки я знаю: там, где я теперь, низ это низ, неважно, сколько человеческой красоты уже успело там побывать, неважно где. Она чаще всего сверху. Красота всегда, как блестки жира, плавает сверху. Они, люди, всегда хотят куда-нибудь протиснуться, и это притом, что в их распоряжении очень много места, правда, всегда где-нибудь еще, но только не наверху, оттуда, сверху, они легко могли бы снимать пенки, но и другие тоже могли бы. То, что они снимают, не красота, а всегда лишь питательная накипь, которую они собой представляют. Неважно, ее нужно снять. То, что сверху, должно опуститься. Люди в наше время напирают все сильнее, и если где появляется место, они тут же лезут туда. Где есть место, туда им надо сперва поехать на экскурсию, там, по крайней мере, коридор прилета, нет, не коридор вылета, вы не туда попали, это только для военных, вы найдете достаточно места где-нибудь еще, да-да, обязательно найдете, оно, место, всегда где-нибудь там, вы найдете его, чтобы встать рядом, все равно с чем, где бы они ни стояли, они главное действующее лицо, но к таким ужасам они прибегают только в том случае, если хотят сфотографировать кого-то или сфотографироваться сами, тогда они улыбаются, тогда они кивают головой, тогда они прихорашиваются, им нужно отойти на определенное расстояние от человека, которого они собираются фотографировать. Это совершенно новые фото, они пока неизвестны даже мне! Что ж, посмотрим. Едва успели взглянуть, как нас уже превзошли другие! Помимо прочего, уже есть подходящие по цвету видео, есть и кожаный брючный костюм, но только не вашего размера, теоретически можно было бы предложить любой другой телесный цвет, но у нас таких нет; ясное дело, темнокожие спрашивают что посветлее, тут и возразить нечего, скоро их будут показывать даже в прямом эфире, подождите, ждать осталось совсем недолго, публику будут привозить на автобусах, чтобы она могла высказать свое мнение о быстрой смене кожи перед каждым выходом, ах нет, смена кожи уже и есть выход! Боюсь, я пришел сюда слишком рано, боюсь, меня, цепляющегося за перила, постепенно оттеснят на задний план, ведь вы захотите увидеть еще более непринужденные, еще более естественные изображения, которые в ближайшие недели, когда меня тут уже не будет, наверняка не останутся без внимания. Вы в самом деле хотите, чтобы я привел что-нибудь для примера? Сейчас у меня ничего нет, но один я все же могу найти, всего один, маленький, пять голых заключенных, уже с капюшонами на голове, стоят в темноте, прижавшись к стене, как раздавленные мухи, свет падает от фотокамеры или от кого хотите, от всего, что мерцает, от того, кто подает его в камеру, да, это всегда тот, кто, по крайней мере, способен светиться, чтобы фотокамера, глазок фотокамеры мог видеть то, что потом увидим мы все, да, каждый из узников должен мастурбировать, ну, встал он, наконец, нет, все еще нет, он симулирует, к счастью, это сразу видно, ну, мы ему поможем подняться, я и Линнди и парочка других дадим ему такого пинка, что его пенис взлетит аж до ушей, мы вряд ли станем дожидаться, пока он встанет, у нас ведь сидячее место, пригодное и для габаритных клиентов, и места для ног достаточно, может так случиться, что кто-то пойдет по нашим стопам, а для этого нужно свободное место. Я утверждаю, что это нам было приказано, и теперь добровольно беру все на себя, наваливайте на меня еще и вашу одежду, весь гардероб, я возьму на себя все, только бы не висеть на этом мосту, что угодно – только не это. Мы, правда, слишком уж часто оказываемся в месте, где нам не хотелось быть, в ненужном месте в неподходящее время, но результат все же получился неплохой, разве нет? Слегка расплывчатый, но все же нам помогает то, что не нужно устанавливать диафрагму и измерять расстояние до того, другого, и двое других мужчин в капюшонах, это ведь мужчина, разве нет? Да, они тоже голые, свет от фотокамеры подсказывает мне, что это мужчины, прошу, подайтесь немного назад, они, значит, crouched at their feet[20], то есть у ног тех, что мастурбируют стоя. Теперь, наконец, можно с уверенностью сказать, что это не симулянты, такое нельзя симулировать, даже если ты профи. Плоть или встает, или остается лежать. Вас, видимо, тоже просвещали огнем, как и меня, так что вы не можете отличить одно просвещение от другого. Или все же можете?

Просвещение огнем, по мнению детских психологов, нежелательно и не подразумевается, хотя охотно предлагается. Разведка боем – пожалуй, как вам угодно, – башня поворачивается, люки закрывают, вот так, свистят пули, а нас всего тридцать танков, ну да, тридцать наберется, к несчастью, уже убиты все те, кто был здесь, да, мы их хорошо видели! – мастурбировать им уже было некогда или им просто было не до того, такие дела делаются только когда все вокруг спокойно, это же ясно. Мы, значит, катим по их окопам, которые открываются перед нами и преподносят нам себя, словно они сами по себе подносы. Мы, стало быть, катим по ним в наших танках, не правда ли, в каждом окопе их примерно двадцать голов, и мы просто катим по ним, не обращая внимания на белые флаги, нет такого закона, что мы должны это делать. Флаг следует почитать, его следует приветствовать, но на него можно не обращать внимания, если на то нет желания. Решение принимает солдат. Стоит однажды начать, и ты понимаешь, что обладаешь ультимативной властью над жизнью и смертью. Уже эти фото имеют власть над светом и мраком, значит, и вы можете сотворить себе образ, мы ведь вам показали, как это делается. Все объяснили и приложили инструкцию. Говорю вам, ничто так не подстегивает, как убийство, потому и хочется все время делать только это. Это и ничего другого. Если убийство не произведение морального искусства, тогда я просто опускаю руки! Это прототип морального искусства, да, когда-то мне пришлось быть первым, и я никому не позволю его у меня, это первенство, отнять. Убийство – дело абсолютно моральное! Мне приказали набросить веревку на шею пленного, хотя это было ни к чему. Мы, значит, делаем свое дело и тогда, когда это излишне. Произведение морального искусства завершено еще до того, как было начато. Как мы обосновываем нашу мораль? Мы просто думаем, что будет весело. Да, так мы говорим. Против этого нечего возразить. Картина и впрямь получается веселенькая. Но теперь, когда я ее вижу, она меня шокирует, хотя я сам отдавал приказ. Шокирует, потому что все кончилось, а не потому, что миновало. Я смеюсь против воли. Но я прошу понимания, даже если вы не хотите меня понять: эти люди представляют собой отвратительное зрелище, после того как мы измазали дерьмом их четыре буквы, нет, буквы в таком виде нам ни к чему, мы приверженцы и придатки изображений. Слова для этих изображений нам не нужны, да их у нас и нет, мы их не находим, а если находим, то они нам не нравятся. И никогда не понравятся! Даже и пробовать не стоит. Мы так и так за изображение. Мы за изображение еще до того, как оно попалось нам на глаза, до того, как мы составили о нем представление. Мы никогда не были виновны, стало быть, мы, как и положено, как и следует, делаем выбор в пользу изображения, а не четырех букв. Они ведут себя, как хозяева, но хозяйничаем здесь мы! Мы здесь господа! Мы им покажем, кто в доме хозяин! Осмеливаются что-то из себя изображать! У меня бы на такое не хватило духу. Как начальник я бы эти их изображения ни за что не взял, а начальник тут все же я, только я.