Бембиленд. Вавилон - [23]

Ах, я бедный, толстый, совсем не спортивного вида парень, которого вытащили из собственной кожи, по недосмотру или по злому умыслу – я не успел осознать, и вот ору изо всей мочи! Зачем вы отделяете меня от меня? Зачем отделяете от меня мое «я»? Почему же тогда вы не отделяете от меня себя, чтобы мне не было так больно? Почему именно меня вы отделяете от меня самого? Why tear me from myself? Oh, I repent! I’m not worth the price! A pipe like me is not worth the price[14]! Мы же срослись, я и я. Да, я и впрямь курительная трубка[15], иначе говоря, любитель легкой наживы, но все другие – такие же. Это отделение причиняет огромную, невыносимую боль, честно говоря. Вы только представьте себе! Такое даже картинкам, фотографиям больно, и когда-нибудь их не станут отделять от тех, кто их рассматривает, чтобы скоротать время, его, время, надо бы растянуть так, как я себе – в себе и вне себя – это представляю. Все рассматривающие будут вынуждены вцепиться в картинки и образы, а не сделают этого – картинки сами вцепятся в них. Вот подходящая картинка, она бросается мне на шею, но настоящая любовь, о которой упоминалось выше, ничего не осознала и промчалась мимо, просто уму непостижимо! Раньше на ней была еще и голова, я имею в виду не картинку, а шею. Помогите мне, прошу! Ни один инструмент не стоит такой цены! И уж, конечно, не такой любитель легкой наживы, как я, хотя он, этот любитель, зарабатывает не меньше тысячи долларов в день. А я вместо этого выкрикиваю, нет, записываю на бумаге свое послезавтрашнее высоконравственное кисло-художественное сочинение, а что еще я могу делать на своем месте, которое у меня отобрали, отобрал образ, стоило мне сойти со своего места, как тут же возник образ и расселся на нем, словно он у себя дома, а мне куда? Должна же я что-то делать, а вы, разумеется, не хотите на это смотреть, не хотите видеть мое подслащенное суррогатом, под завязку насыщенное им сочинение, так как оно, кажется, вам уже давно известно. Образы цепляются к вам, а вы все еще думаете, что зацепка – это вы сами, о, я вижу: сеть уже натянута до предела, скоро она лопнет, а вместе с ней и я со своим дурацким сочинением, знаю, знаю, но это в последний раз, можете не сомневаться.

Нет уж, лучше усомнюсь! Для чего, собственно, нам понадобилась эта сеть? А все равно для чего, важно, что она у нас есть, эта чудесная большая сеть, и мы вытянем ее, полную картинок и образов, мы вытянем их, а сеть затянет и нас, прихватит с собой, хотим мы того или нет, картинки и образы будут десятилетиями плавать вокруг, то грудь покажется, то кострец, я хочу сказать, спина, да, бедро, кострец, пенис, это самое лучшее из всего, всегда! Мои любимые части тела! Я бы никогда не смог, даже если бы захотел, я бы никогда не смог смотреть на что-нибудь другое. Может, и вы полюбуетесь ими, они выглядят совсем неплохо. На этом снимке два проводника собак, да, две собаки и два проводника устроили настоящее соревнование: кто заставит большее число заключенных описаться из страха перед псами? Все получилось как нельзя лучше. Злые собаки. Четкие фотографии. Собачьи укусы на чужих лодыжках, лечение корней зубов на чужих столах. Врача, прошу вас! Немедленно! Ах, он уже был здесь? Ну ладно. Есть ли у нас врач и для заключенных-призраков в их призрачном царстве? Нет, для них у нас нет ничего, не говоря уже о враче. Попадись они нам не там, где положено, пусть не жалуются. Любой врач, которого мы можем заполучить, нужен нам самим. Давайте вернемся с этим врачом ко мне, а вдруг он сможет помочь хотя бы мне, я ведь жутко тоскую по себе, но еще больше – по чужим взглядам, тем, что остановятся на мне, желая понять, что значит вообще быть здоровым: я, послушно-покладистый меч-кладенец, всегда поспешающий не торопясь, потому что спешка нужна при ловле блох, – я в последний раз вынимаю себя из складчатых ножен, но что в последний раз – в это, опять-таки, верю я один, вы, само собой, мне не верите, ну да все равно, во всяком случае, я застрял там прочно, нет, собственно, не так уж и прочно. Я вне себя. Но, к сожалению, меня вне меня больше нет. Я хотел сказать, меня вне меня ни разу и не было. Как легко это происходит! Как легко! Только что я еще прочно сидел в себе, так прочно, что как я ни вертелся, ничего не помогало, и вот мое рванье, нет, мое тканье сползает с меня, как спускается с горы веселый путник, вот, наконец, он подходит к месту привала, хотя я просил свое тканье не делать этого! Ватный тампон должен остаться в футлярчике, чтобы не замараться. А после пусть катится к чертям собачьим. Использованная ветошь выглядит просто ужасно и не становится лучше, даже когда поваляется в мусорной куче. Ради бога, пусть другие едят из унитаза или пусть вовсе отказываются от еды. Но прежде мы их вымажем их собственным дерьмом, это будет второе блюдо после тяжеловатого первого. Если вы спросите, что мне нравится, я отвечу: прыгать на кучу голых заключенных и оттаптывать им руки и ноги. Первое блюдо еще и сейчас камнем лежит у меня в желудке. Позовите врача, прошу вас! Если можно, немедленно! Можно? Ну спасибо. Здравствуйте, доктор, у меня вот здесь что-то болит. В этой ситуации вы же не откажете мне во врачебной помощи? Не откажете? Благодарю. Напротив, с помощью вашей врачебной помощи вы хотите отправить меня туда, где я сейчас нахожусь? Хотите программировать, одобрять и контролировать то, что из меня вышло? Благодарю покорно. Сможем ли мы потом придти к единому мнению относительно естественной причины моей смерти? Благодарю покорно. Что еще вам хотелось бы знать? Почему спасение лежит сейчас в унитазе? Раз уж вы этого не знаете, и я не знаю, между прочим, я разрешил тем самым великую загадку человечества: откуда приходит спасение. Вы тоже можете разрешить свою, да-да, и вы тоже, доктор. Мое личное спасение, предсказанное мне этой письменной гарантией выигрыша, я нечаянно уронил в унитаз. Почему ученик стоит перед унитазом, чтобы стать настоящим мужчиной? Спасение! Его дерьмо исчезает, и из него рождается настоящий мужчина. Почему ученик в этот момент оказывается в том самом месте, где его не должно быть? Чтобы жрать дерьмо! Он должен жрать дерьмо взрослых! Ему ведь надо расти, этому ученику, а без жратвы вряд ли это получится. А сейчас я позволяю выволочь меня из меня, все – сплошная рана, потому что меня и раньше, когда у меня было свободное время, часто ранили, но то были пустяки в сравнении с этой раной. Ее мне должен зашить не обученный этому делу надзиратель, так распорядился врач. Но я, к счастью, умер раньше. И что теперь делать? Сейчас мы всунем мне в пенис катетер, чтобы по пути в театр трупов все выглядело так, будто я еще не умер. Теперь-то я точно мертв. Благодарю за это удачное вторжение в мое тело, доктор. Таким образом, вы присвоили себе мою кожу, под которой я – огромная, ужасная, сплошная рана, отовсюду течет кровь, нервы и сухожилия оголились, свет проникает в мои органы через ребра, стало быть, никто не сможет зашить эту рану, вот так, а теперь признавайтесь, кто спер мои внутренности? Немедленно вернуть! Нет, не ему, мне! Мы ведь не на бейсболе! И не трахаемся. И все же вон там какая-то птица, кажется, орел, отнимите у него мои внутренности. Но сперва сделайте, наконец, свои снимки! Да побыстрее, нажмите вот здесь, а то он улетит, этот орел! Орел ведь птица, охраняемая законом. А то я сам не поверю,