Белый враг - [8]
VIII. Неподъемный столб
Глубже в лес — дорога лучше. На третьей версте от полустанка строители увидели на повороте просеки первый упавший столб. Под тяжестью гололеда оборвались провода по одну сторону столба, — пятивершковое[4] его бревно надломилось в корне и свалилось в другую сторону. Канаты обмороженных проводов висели с соседних столбов белыми змеями.
Около упавшего столба строители раскинули палатку. Начались работы. Распоряжение перешло к Бехтееву, отцу Линька, а Старик работал наравне с другими. Бехтеев разделил рабочих на артели. Две артели по шли по линии в разных направлениях от упавшего столба с длинными шестами, околачивать с проводов наледь, чтобы облегчить их тягу на столбы. При этом некоторые провода рвались — но это-то и было нужно: так открывали ослабленный провод, который все равно упал бы потом от ветра, или при новом, даже не столь опасном натиске белого врага.
Другая артель должна была поставить новый столб. Вырыли яму, Выбрали сосну; спилили, повалили, отняли верхушку и лошадьми волоком подтащили к яме. Бехтеев со Стариком вывертывали из старого столба крючья с изоляторами, зачищали и скручивали концы оборванных проволок и оловом, растопленным в котелке на жаровне, лудили скрутки, чтобы место спая лучше проводило ток. Мальчишек отрядили в лес с мешками собирать сосновые шишки, — уголья все сожгли, а шишки горели в жаровне не хуже углей.
Репеёк и Линь с Балканом возвратились с полными мешками на спинах; они увидали, что новый столб обтесан, крючья с изоляторами ввернуты до отказа, — готовились к подъему. Мальчишкам велели варить кашицу на всех.
Мужики — все пятеро — разложили в сторонке от палатки большой костер и в него поставили, каждый для себя: три чайника и два котелка. Сами сидели вокруг на корточках, подправляли угольки каждый под свой чайник и тихонько ругали весь свет.
Столб сырой матерой сосны был неподъемно тяжел. Бехтеева считать не приходилось — он командовал. Старика все берегли. Поднимать столб приходилось Сверчку, Чорту Рыжему, Семену Бритому, да Семену с бородой. Пятеро и ничего бы — да ослаб народ. Репей и Линь варили кашицу.
— Вот лодыри, — сказал Сверчок, поглядывая сердито на мужиков, — поди, Старик, чтоб подсобили.
— Сам ты лодырь, Сверчок, — не упустил случая повздорить Рыжий чорт, — еще не крякнул, а уж за штаны держишься. Берись, ребята!
Он схватил вагу и подвел ее под столб.
— Давай, товарищи!
— Давай, а те сидят да бражничают.
Старик подошел к мужикам и сказал:
— Чаевничать собрались?
— Чаевничать, — за всех ответил черный в вязаном жилете.
— Чтобы вам один чайник на пятерых: и скипит скорее, да и смотрел бы один.
— А нам чего тогда делать?
— Да вот нам бы подсобили.
— Мы при лошадях, — угрюмо глядя в огонь и подправляя угольки под своим чайником.
— Ладно. — Старик отошел.
— Чего ладно? Чем ты нам угрозишь?
Старик молча вернулся к столбу и на ходу бросил Бехтееву: поднимай.
— Что, лодырь, не любишь, — закричал весело Рыжий Чорт Сверчку — поднапрись, Ваня.
Сам он вдруг он вдруг озверел, лицо покраснело, глаза засветились, и он запел:
Ссунуты и в яму комлем столб стал подыматься. — С одной стороны его тянули веревкой, с другой подпирали баграми. Столб подымаешь, — кажется всего тяжелее, когда он уж на половину встал. В ту самую минуту, как Рыжий Чорт упёрся вагой в столб, видя, что он подается назад, Сверчок выругался, выдернул багор и закричал:
— Один работай, а пятеро сидят, — баста!
Бехтеев подхватил багор Сверчка, вонзил в столб и уперся.
— Не сдавай, товарищи. Старик, докажь молодым! Эх, кто б нам малость подсобил, — крикнул Рыжий Чорт в сторону мужиков, — товарищи, самую малость!
Мужики подгребали угольки к своим чайникам.
— Эх! Кто б нам подсобил, — кричал, весь багровый от натуги, Рыжий Чорт, — самую малость!!..
Не сговариваясь, Линь с Репейком вскочили от котла, подхватили багор и вдвоем уперлись им в столб, готовый рухнуть.
— Ай, молодчики! Ай, ребятишки! — вопил в неточный голос Рыжий Чорт, — встает, встает, встает, стоит, стоит…
Столб, подпертый баграми с трех сторон, стоял легко и прямо в яме.
Сверчок, как ни в чем не бывало, поплевал на руки, схватил заступ и стал зарывать яму.
— Чаевничают, серые дьяволы, — кивал он на мужиков.
Вечером, когда артель пошабашила и собирались спать, к палатке подошли и мужики. Около палатки стоял Старик; он процедил сквозь зубы:
— Вы бы засветло дров запасли, а то замерзнуть можно, — ночь идет крепкая.
— Как это замерзнуть? А палатка-то?
— В палатку я вас не пушу.
— Во-он что! А ты, бедова твоя голова, сурьезный.
— Ты уж и на мою долю вели сучьев набрать. Я с вами у костра ночевать буду.
— Это еще зачем?
— Да кто тебя знает: не вздумал бы ты коней угнать.
— Ах, ты, бедова твоя голова. А если я сяду на конь, да погоню.
— Вот, — показал револьвер Старик.
Черный мужик усмехнулся:
— Пойти сказать ребятам, чтоб сушнику набрали поболе: боюсь, как бы ты не простудился.
IX. Около взводного котла
Ноябрьской ночи нет конца. Еще свету не было, мужики дожгли последние сучки. Четверо дремали, а двое, Старик и Черный мужик в вязаном жилете, ни на минуту не сомкнули глаз. Сидели рядом и говорили. Обо всем переговорили, а ночь еще черна кругом завороженного морозом бора. Когда костер угас, мужик сказал:
