Белый ворон Одина - [146]

— А что с Торгунной? — требовательно спросил я, и маленький хазарин горестно вздохнул.

— Они оставили тело лежать в степи и пошли дальше, — вернулся он к своему рассказу. — Квасировы глаза Квельдульв забрал с собой. Он положил их в кожаный мешочек, который носил на поясе. А затем сказал, что в свое время присовокупит к ним и единственное ухо Финна. И тогда, с помощью Тора, соберет нового побратима из Братства Орма Убийцы Медведя. — Морут бросил на меня осторожный взгляд и добавил: — Он сказал, что последним кусочком будет твоя голова, Орм.

Хвастовство Ночного Волка меня мало волновало. Я настойчиво спросил:

— Так что с Торгунной?

Хазарин с тревогой огляделся по сторонам. В его глазах читался вопрос: а не случится ли так, что своим рассказом он сам себе выроет могилу? Затем он нехотя заговорил:

— Мы встали лагерем на берегу реки. Прошло несколько часов. Мы только-только успели раздобыть лодки и начали перегружать в них серебро, когда появилась Торгунна. Мы сразу же ее узнали и насторожились. Она прошла прямо к Владимиру, опустилась перед ним на колени и попросила, чтоб ей вернули глаза Квасира. Было ясно, что она обнаружила тело мужа и видела, что с ним сделали. Князь выглядел опечаленным. Он сказал, что сожалеет о случившемся. Якобы убийство вашего побратима не входило в его намерения. Торгунна выслушала его молча и снова повторила свою просьбу. У Владимира был вид побитого пса, поскольку он не мог выполнить просьбу женщины без того, чтоб не столкнуться с Квельдульвом. И все же он позвал его и велел отдать глаза. Квельдульву это очень не понравилось, но он не посмел возражать. Снял с пояса окровавленный мешочек и передал его Торгунне.

Морут снова умолк, оглядывая наши бледные, напряженные лица.

— Продолжай! — приказал я.

Хазарин грустно покачал головой.

— Не знаю, стоит ли… — замялся он, но грозный рык Финна заставил его вздрогнуть.

— Делай, что тебе говорят!

— Торгунна держала мешочек в руках и глядела на Квельдульва. Казалось, она совсем его не боится… Затем она наклонилась к нему и что-то сказала — так тихо, что я не разобрал. Зато Квельдульв услышал. Глаза у него расширились от ярости, и он ударил ее по лицу.

В рядах побратимов возникло движение. Гирт выругался и со всего размаху всадил свой топор в ком льда. Другие размахивали руками и проклинали Квельдульва. Что касается Финна, он по-прежнему оставался мрачным и недвижимым. Лишь бросил невидящий взгляд туда, откуда доносился плач Тордис.

— Женщина упала на землю, а Квельдульв стал бить ее и пинать ногами в живот. В первый миг мы все опешили. Затем Сигурд опомнился и оттащил его прочь. Я видел, как Иона Асанес подошел к ней и хотел помочь подняться. Но Торгунна оттолкнула его руку и что-то сказала. Парень побледнел и отшатнулся, как будто его ударили по лицу. Торгунна сама поднялась на ноги и успела сделать пару шагов. Затем резко сложилась пополам и снова упала наземь. Наверное, она лишилась чувств, потому что больше не разговаривала, а просто лежала в луже собственной крови.

— Она умерла? — спросил Бьельви.

Морут медленно покачал головой.

— Нет. Они перенесли ее в крытую лодку, которая стояла на суше, и оставили там. Маленький Олав очень плакал. Он был уверен, что Торгунна потеряла своего ребенка. По его словам, он уже видел такое прежде. С его матерью произошло то же самое… и она умерла. Воронья Кость сказал, что сделал это один и тот же человек.

Мертвая тишина объяла нас. Мы сидели в сгущавшихся сумерках, не разговаривая и даже, кажется, ни о чем не думая. Слишком страшными оказались новости, принесенные хазарским следопытом. В конце концов Морут собрал дров и развел костер. Когда пламя запылало, я вздрогнул и отшатнулся, словно бы очнувшись от дурного сна.

Не было нужды обсуждать наши дальнейшие планы. Холодный черный гнев окутывал нас, словно хаар из Хеля. А затем Тордис произнесла слова, которые вертелись у всех в голове.

— Вот он, дар Одина, — сказала она. — И почему вы думаете, что нам удалось избежать Фафнирова проклятия?

— Мы убьем их всех, — прорычал Хленни с искаженным от злобы лицом.

Рыжий Ньяль прикоснулся к его руке.

— Поздно тушить пожар, коли осталась одна зола, — грустно сказал он и, по своему обыкновению, добавил: — Так моя бабка говаривала.

А у меня из памяти все не шел тот сон, в котором я беседовал с Одином. Помнится, он пообещал, что рано или поздно Одноглазый потребует от меня жертвы — нечто такое, что дорого моему сердцу. Проклятый бог-перевертыш! Никогда не знаешь, чем обернутся его обещания. Да, Одноглазый и Один — не одно и то же, но это дела не меняло. Как ни крути, а мне пришлось принести в жертву моего побратима.

До сего момента я не сознавал, насколько ненавижу Всеотца Одина. Я ненавидел его холодной и злой ненавистью, когда мы загасили костер, разведенный Морутом, и двинулись вслед за маленьким следопытом. Подобно стае голодных волков, мы двигались по обледеневшей степи, которая, словно в насмешку, сверкала и переливалась под нашими ногами. Вот тебе и вожделенные сокровища… И еще сильнее я ненавидел Одина, когда мы дошли до того места, где лежал одинокий труп Квасира, заботливо обернутый плащом Торгунны.