Белый Пим Чертово Ухо - [2]

Или взять мукомольное дело. На обычный хлеб насущный зерно у нас мелют дома, на колхозной вальцовке, и не обижаются хозяйки — караваи выходят куда с добром. Но все же, чтобы смолоть муки к праздничку, поровнее да помельче, чтобы как пух была она, а не стояла стеной в сельнице, чтобы шаньги из нее выходили пышные, лакированные сушки изнутри как сахарные, а хрустящий хворост во рту бы таял, смолоть такой мучицы все норовят в Худоногове, на водяной мельнице. На единственной, чудом сохранившейся на всю округу. И у единственного, пожалуй, настоящего, или, как теперь говорят, профессионального мельника, равного которому нет в окрестных селах.

Но уж если кому нужно скатать сибирские катанки, да такие, чтоб ноге тепло в них было, как на печке, мягко, как в гнездышке, и чтоб век износа им не было, — тут уж все едут к нам, в Таскино.

У нас и вправду, что ни дом — то катальщик. Взять хотя бы наш край села, который называют Саратовским (видимо, столыпинские переселенцы из Саратовской области здесь первыми обосновались). Начнем подряд: Сергей Калачев катает, Александр Борисов катает, Викул Тютюкин, Иван Калачев, Иван Теплых. Минькин отец — Максим Поляков — тоже катает. Конечное дело, не все одинаковые мастаки, один лучше катанки сработает, другой похуже, но уметь все умеют. И уж для своей-то семьи всегда сами зимний обуток спроворят, не пойдут чужому дяде кланяться.

Впрочем, хороший пимокат смастерит не только обуток. Он может из бросовой шерсти и войлочек скатать, и потничок под седло, и стельку на подшивку старых валенок, и даже — шляпу. Да, и шляпу! Когда-то мой школьный приятель Володька Закутилин нашивал шляпу, которую смастерил ему отец-пимокат, ныне покойный дядя Макар, огромный седобородый старик, про которого, когда он проходил по улице, таскинцы между собой говорили: «Макар куда-то зайца в зубах понес» — так бела и длинна была его старообрядческая борода… Ту Володькину шляпу нынче, наверное, не надел бы никто и на маскарад, но в скудное послевоенное время она казалась вполне сносной и даже модной.

…Ванька Уваров — ребятишки навеличивают его Ленич — по матери Лене Уваровой, колхозной счетоводке — примчался, когда Минька еще сидел за обедом. Отец Максим Поляков, заведующий машинным двором в колхозе, был дома, отдыхал после обеда, вытянувшись на лежанке и шурша газетами. Ванька покосился на него с опаской. Он робел перед отцами своих друзей, все они казались ему чересчур строгими и надутыми. Втайне он даже радовался, что у него нет отца. Вот и теперь он робко присел на краешек лавки у порога и вопросительно уставился на Миньку. Минька понял его взгляд и, чтобы рассеять все страхи, нарочито громко и непринужденно сказал:

— Вон Ванька пимокатным делом интересуется. Можно посмотреть на инструмент?

Отец, отбросив газеты, сел на лежанке и одобрительно и добросердечно подмигнул Ваньке Уварову.

— Похвально, Иван. Знаешь, как мой отец, а Минькин дед говорил? Не умеешь только того, за что не берешься. Понял?

— Ты бы ему, пап, о шерстях рассказал.

— Это другое… Но и о шерстях, конечно, знать надо. Тут, брат, целая наука. Какие бывают шерсти?

Вопрос этот Максим, должно быть, поставил просто как риторическую фигуру, а Ванька подумал, что обращаются к нему, и по школьной привычке стал, глядя в потолок, соображать:

— Овечья, коровья, собачья, козья…

— И еще мамонтовая, — закончил Минькин отец и расхохотался. — Это Минька недавно читал, что один геолог нашел на Севере мамонта в шкуре, и из его шерсти себе свитру связал. Но мы-то говорим об овечьей шерсти.

— Вы же спросили о шерстях? — насмелился возразить Ванька.

— Точно. Тут такое дело. Шерсть одна — овечья, но в том-то и суть, что шерсть шерсти рознь. Не всякая пойдет для добротного валенка. А лучше всего годится летнина, шерсть, снятая с овцы в конце лета. Она мягка, эластична, пропитана жирком и потом, и хорошо сваливается, скатывается в войлок. Ее можно определить по острому овечьему запаху. И на ощупь она как липкая, в отличие от жесткой, суховатой и пухлой «зимнины», которую состригают в конце зимы. Ну, а пимокат отличит зимнину от летнины и просто на глаз. В летнине будут комочки репейника, вилочки череды, другие летние липучки. В зимнине же — сенная труха, мякина, ухвостье. Сухая зимнина не скатается в пласт, сколько ни катай. Но зато она на другой службе хороша — из нее делают пряжу на варежки, шарфы, носки, а раньше пряли и на домашнее сукно. У нас его шабуром звали. Вот я, к примеру, вырос в домотканых, в шабурных штанах и в пальтишке-шабуре.

Ванька даже шею вытянул, слушая, и все удивлялся, что Минькин отец, оказывается, совсем не строгий, а напротив — очень даже приветливый и разговорчивый мужик.

— Есть и другие сорта шерсти, — продолжал Максим. — Примерно, поярок — первая стрижка с молодой овцы. Или клочья — линька, собранная ранним летом. Это — надбавка к летнине.

Максим поднялся, достал с печки катанки, большие, гладкие, с округлыми носами и заворотами в ладонь. Позевывая, стал обуваться. А когда обулся, постучал пятками валенок в пол и сказал:

— В моих вездеходах пять с половиной фунтов. Слыхал про фунты?