Белый пиджак ; Люди из тени - [17]

Утром на кафедре Конус был неизменно подчеркнуто подтянут, чисто выбрит и ясен взглядом, без малейших признаков похмельной помятости на мужественном лице с непропорционально большими ушами. Вот что значит закалка и выучка офицера, пусть и не боевого, а институтского, паркетного, в советское время!

Как-то поутру мы пили пиво в открытом павильоне неподалеку от автовокзала. До революции там располагался Владимирский кафедральный собор, после революции — черт те что, а в период моего обучения на врача — автовокзал областного значения. Сейчас, после реставрации капитализма и самого здания церковь снова использует его в своем первоначальном значении.

Попивая свежее холодное «Жигулевское», мы вдруг обратили внимание на странную фигуру, в которой не сразу распознали профессора, заведующего одной из кафедр, которую мы прошли уже на первом и втором курсах. Уже немолодой в те годы профессор слыл большим ценителем женской красоты, и некоторые студентки, прослышав об этом, приходили на экзамен максимально декольтированными и в откровенно коротких юбках. Но необходимо было еще иметь соответствующие внешние данные: длинные ноги, роскошный бюст, и взгляд, сулящий негу и исполнение самых необузданных желаний. С этими студентками экзамен проходил в форме неформального собеседования, с обязательным возложением доброжелательной профессорской ладони на круглую коленку экзаменуемой и с непонятным перешептыванием при максимальном сближении лиц.

В настоящий момент странная фигура имела трехдневную щетину, потухший взор, спортивное поношенное трико с обвисшими пузырями на коленях, засаленный стеганый ватник-фуфайку, надетый на голое тело, обрезанные высокие калоши на босу ногу и вместительный солдатский чайник, явно предназначенный для пива. Преисполненные уважения, мы не позволили профессору стоять в очереди; ему сразу же выставили еще не тронутую кружку, а один из наших, овладев чайником, устремился в конец очереди. Профессор сначала даже испугался, но напряжение его исчезло, когда выяснилось, что его экзамен мы давно уже сдали, и, значит, не «шестерим» ради отметки, а делаем все исключительно из искреннего уважения к высокому авторитету достойного человека. Это окончательно его растрогало.

На пятом курсе некоторые студенты нашей группы, в том числе, естественно, и я, полностью пропустили цикл госпитальной хирургии, попросту пропьянствовали весь цикл. Клич бросил закадычный друг Володя Морозов: «А не ударить ли нам по чувизму!?»

Воспользовавшись тем, что у Сяткина, нашего одногруппника, пустовал целый особняк, мы понатаскали туда ящики вина, понавезли чувизма и пришли в себя, когда цикл госпитальной хирургии благополучно закончился.

Приближалась летняя сессия. Реального времени отработать цикл до начала экзаменов не оставалось совершенно. Было над чем задуматься.

Вот мы и думали, сидя на деревянной веранде, расположенной на 17-й пристани, за столиком, уставленным вином и обложенным чалками воблы. Эта веранда была незатейливым сооружением малых архитектурных форм, выполненным из дерева. На второй этаж вела лестница, к перилам веранды и краю крыши были прибиты продольные планки, густо обвитые плющом и диким виноградом, не пропускающими прямые солнечные лучи, но через которые свободно проникала прохлада с Волги. В глубине заведения располагался буфет, тускло поблескивающий разнокалиберными бутылками и разноцветными этикетками. Над буфетом висела чудовищная, писаная маслом копия картины Шишкина «Утро в сосновом бору». Все располагало к отдохновению от мирской суеты, но настроение у нас было самое мрачное.

И вот, как по заказу, на веранде появился наш ассистент с кафедры госпитальной хирургии, к которому мы уже неоднократно подкатывались, но получали ледяной отказ. Он пришел в сопровождении двух или трех коллег-хирургов. Молодые врачи долго топтались у буфета, мучительно и безнадежно шаря по карманам, сумев наскрести мелочи всего на одну жалкую бутылку вина. С этим недостойным трофеем они примостились за угловым столиком, ощущая свою ущербность от невозможности полностью удовлетворить свои потребности.

Мы правильно рассудили, что терять все равно нечего, и, набравшись нахальства, появились у их столика, держа в каждой руке по бутылке вина, приговаривая при этом лицемерно: «От всей души, от всей души!!!»

Вместе с вином на столике оказались зачетные книжки, открытые как раз на той страничке, которая требовала вожделенного автографа. Наш ассистент даже крякнул от досады: «Вот, черти, даже здесь выследили!»

Но под сурово-выжидательными взглядами своих спутников безропотно полез в портфель за авторучкой. Мы вежливо поблагодарили ассистента за правильное понимание проблемы и скромно удалились на свое место, пожелав преподавателям приятно провести вечер.

В настоящее время сооружение малых архитектурных форм — простая деревянная веранда — давно снесена и на ее месте находится что-то бетонно-серое, не имеющее «лица». Так постепенно из наших городов исчезают места, которые мы помним и с которыми связаны самые разные воспоминания.

Был еще один ассистент с кафедры физики, кстати, принимавший у меня вступительные экзамены в институт. По утрам на него просто жалко было смотреть; болезненное внутреннее состояние слишком явно проступало в его внешнем облике. В перерывах между семинарами и лабораторными занятиями он отлучался из здания института, а по возвращении смущенно прикрывал рот носовым платком. К концу занятий речь его становилась смазанной и мало разборчивой. Несмотря на светлую голову (в плане физики и математики), вскоре его уволили из института. Некоторое время он работал простым учителем физики в школе, а затем покинул, вынужденно, конечно, и ее. Несколько раз я встречал его на улице в обществе таких же бывших интеллигентов. Потом я узнал, что он скончался от сердечного приступа в возрасте менее 50-ти лет. Мне жаль, что он не нашел в себе силы противостоять напасти: как педагог, он был хорош, к нам, студентам, относился по-человечески и во время зачетов никогда не вымогал на выпивку. Значит, чувство порядочности и собственного достоинства сохранил…