Белый квадрат. Захват судьбы - [86]

За дверью заржали:

– Ща, вот консилиум соберем.

– Но он умереть может! – возмутился священник.

– Да и пусть подыхает, вот и вся недолга, – лениво ответили из-за двери. – Одним врагом народа будет меньше…

– Что ж вы за люди такие… – прошептал священник. – Неужели вас не мать родила?!

– Когда мать меня рожала, вся губерния дрожала, и с родильного покоя мамка сразу же сбежала, – продекламировали из-за двери. – Вот что, поп, еще раз нас потревожишь – и помощь врача понадобится тебе. Уварил?

Окошко захлопнулось.

Священник устало вернулся на нары.

– Не могу я помочь вам, не врач я. И в камере нет врача.

Василий шумно, со свистом дышал. Сначала казалось, что он не слышит священника, но потом он тихо сказал:

– Вы священник?

– Да, – ответил мужчина, – протоиерей Зосима, к вашим услугам.

– Приготовьте меня, – попросил Василий еле слышно. – Можете?

У отца Зосимы не было ничего, что нужно: ни облачения, ни Святых Даров, ни наперсного креста… ни времени, ни силы – только одно. Единое на потребу.

– Да, – твердо сказал он. – Подождите, не умирайте, пожалуйста, я сейчас.

Отец Зосима полез дальше по нарам, расталкивая лежащих и о чем-то их спрашивая. Вернулся он с мятой жестяной кружкой, на дне которой было немного воды, и найденным в шконке заплесневелым и погрызенным куском сухаря. Службу он помнил наизусть и ни разу не сбился.

Василий шумно дышал, кожа его побледнела до серости, губы казались черными полосками, чернота залегла вокруг глаз. Отец Зосима в какой-то момент понял, что плачет. Он выслушал исповедь, очень короткую – у новенького не было сил на подробности.

После причастия заплесневелым, засохшим хлебом и затхлой водой причащенный посмотрел на священника:

– Жаль, не увидеть мне ни Маши, ни детей… ни друзей.

– Я передам им, что вы поминали их. Если смогу, – пообещал священник.

Василий посмотрел на него гаснущим, но все еще ясным взором:

– Вы сможете. У вас вода становится кровью Христовой. Пусть скажут Вите, что я знаю… он поймет.

– Я передам, – повторил священник, держа заключенного Василия за руку. Вскоре он понял, что пульса под его пальцами нет.

* * *

Неброское приземистое здание стояло в еловом лесу. Всматриваясь в темноту за окном, когда машина задержалась у небольшого домика охраны, Спиридонов увидел только лес и ровную, как стрела, новую дорогу, скудно освещенную редкими фонарями. Заехав на территорию, машина, чуть прокатившись, остановилась на площадке рядом с невзрачным строением.

Во дворе его встречал Власик. Спиридонов впервые видел его в форме и впервые, несмотря на неяркое освещение, заметил седину у него на висках.

– Идемте, я проведу вас, – сказал Власик, пожав ему руку. Спиридонов пошел за ним. «Так Данте шел за Вергилием», – стукнуло ему в голову. Окружавший их полумрак дополнял ассоциацию с прогулкой по кругам ада.

Через веранду и крохотный тамбур они попали в просторную прихожую, облицованную светлым деревом. Простая вешалка во всю стену, ростовое зеркало и несколько тумбочек составляли всю ее обстановку.

– Подождите здесь, – лаконично уронил Власик. – Я узнаю у Хозяина, можно ли…

Спиридонов кивнул, и Власик исчез за дверями слева, оставив посетителя разглядывать замысловатый узор на ковре. Этот ковер, пожалуй, был единственным предметом роскоши в доме, все остальное было стандартным: люстры, ковровые дорожки – все, как в любом советском учреждении…

Дверь беззвучно открылась, и на пороге появился Власик.

– Проходите, Виктор Афанасьевич, – пригласил он и посторонился.

Спиридонов вошел в просторный, по-спартански скупо обставленный кабинет. Кабинет Менжинского в сравнении с этим смотрелся богаче. Сталин сидел за большим канцелярским столом с зеленым сукном, на стуле с высокой спинкой. Сидел вполоборота к вошедшему и был занят тем, что набивал трубку.

– Проходите, Виктор Афанасьевич, – неторопливо проговорил он с небольшим грузинским акцентом. – Закуривайте, я слыхал, вы заядлый курильщик.

Закурить Спиридонову было просто необходимо. Такого нервного напряжения он не испытывал никогда в жизни. Доставая из кармана пачку, он заметил, что у него дрожат руки.

– Иосиф Виссарионович, я к вам по очень срочному делу… – начал было он, стараясь сохранять ровный, спокойный тон.

– Вы по поводу Ощепкова, – сказал Сталин, раскуривая трубку. – Вынужден вас огорчить: мне бы очень хотелось помочь вам, но я не могу.

Он повернул лицо к Спиридонову и передвинул пепельницу в его направлении.

– Сядьте, Виктор Афанасьевич, и выслушайте меня.

Спиридонов был настроен сражаться, идти в этой борьбе до конца, но после слов Сталина послушно сел и приготовился слушать. Нет, от борьбы он не отказался. Просто решил, что, узнав аргументы вождя, лучше найдет слова, чтобы его убедить.

– Обывателю кажется, – заговорил генеральный секретарь, – что Сталин всемогущий. Если Сталин повелит, все сразу же побегут исполнять. Хорошо, что есть такое мнение – когда в народе разброд и приказы сверху исполняют с оглядкой, толку не будет. Как в воинской части, где нет абсолютного доверия командиру.

Он помолчал, Спиридонов ждал, что он будет говорить дальше.

– А Сталин не может решать все за всех. Сталин сам подчиняется нормам советской законности, Конституции, партийной дисциплины. Вы думаете, мне неизвестны художества Ежова, его выходки? Мне известно куда больше, чем вам. Вы думаете, Ежов – опьяневший от крови и власти маньяк, которому нравится мучить и убивать? Отчасти да, это так. Но у Ежова куда более далеко идущие планы. Он пытается захватить под себя максимально много власти, чтобы потом заграбастать ее целиком. Какое место в планах Ежова занимает товарищ Сталин? Место мишени. Коля спит и видит, как задушит меня подушкой или еще что-нибудь в этом роде. Спросите: так почему товарищ Сталин не снимет Ежова, не укоротит ему руки? Потому что еще не время.