Белый Крым - [174]

1—4 сентября, уже на пороге осени, во время поездки генерала Врангеля по всей линии фронта, лица, его сопровождавшие, могли убедиться, как мало сделано фактически на местах, как слаба вера крестьян в долговечность закона, какой незначительный процент населения осведомлен о нем и как сплошь да рядом неудачны и рутинны действия чиновников, разъяснявших и проводивших реформу по-своему – со всей неизбывной волокитой и формалистикой.

И, несмотря на всю лесть и ложь, окружавшие его, гененерал Врангель все же догадывался иногда об истине и в такие минуты выходил из себя.

Для того чтобы не быть в своих заключениях голословным и для того чтобы показать, каково было истинное положение вещей и отношение к нему генерала Врангеля, я позволю себе привести лишь краткую выдержку из своего дневника, содержащую запись характерно-эпизодического события, о котором в свое время говорили в Ставке немало. Вот она:

«2 июня

В 5 часов вечера Главнокомандующий беседовал с генерал-квартирмейстером в его вагоне по поводу проведения в жизнь земельного закона. Деятельность Тверского и его ведомства приводит главкома в отчаяние. Какие-то разъяснения или толкования этого закона, допущенные Тверским, вызвали целые громы и молнии.

Обращаясь к генералу Коновалову, Главнокомандующий положительно кричал своим громовым голосом на весь поезд генкварма[29]: “Где же мне взять честных, толковых людей? Где они, Герман Иванович?! Где их, наконец, найти?! Где?!”»

Переходя к вопросу об общем положении в печати, как к фактору, наиболее ярко характеризующему всякую внутреннюю политику, должно заметить, что оно было в Крыму далеко не равноправным.

Существовавшие органы печати могут быть разделены на три категории: военный официоз, каковым считался «Военный голос» и отчасти прекрасная казачья газета «Сполох» в Мелитополе; независимая печать («Крымский вестник» и «Юг России» и в течение короткого промежутка времени несколько других газет); казеннокоштная печать (вся остальная).

Военный официоз – в лице «Военного голоса» – считался таковым лишь номинально, если считать, что задачи официоза не ограничиваются печатанием казенных объявлений и приказов. Фактически редакция его в лице генерала Залесского вела бесконечную упорную борьбу против загромождения трех четвертей каждого номера сотнями приказов о производствах в следующий чин и объявлениями о торгах на гнилую интендантскую картошку.

Не было никакой возможности убедить власть имущих, что бессмысленно и преступно тратить ежемесячно миллионы на печатание перечней фамилий, коща проще и много дешевле печатать периодически эти перечни в отдельных выпусках. Беспокойная деятельность генерала Залесского привела в конечном итоге к освобождению его от редактирования «Военого голоса» с почетным, впрочем, формально повышением.

Лишь преемнику его, генерального штаба полковнику Пронину, удалось придать газете вид действительно газеты, а не исходящего журнала наградной части.

Печать, не получавшая казенных субсидий, была предоставлена, в смысле преодолевания всех технических затруднений (бумага, краска, шрифты), сама себе. Ей был предоставлен один лишь удел – бесконечная борьба с глупой, злобной цензурой. Деятельность крымских цензоров – сплошной сборник веселых анекдотов.

Последнее время убеждать в чем-либо цензоров никто не пытался. Газеты просто «ловчили», стараясь как-нибудь провести приставленных к ним церберов.

Один из редакторов дошел до того, что, получив от цензора разрешение на помещение выдержек из иностранных органов печати, снабжал все сомнительные заметки ссылкой «Л. П.», что должно было обозначать название какой-то грузинской газеты, в действительности же означало начальные буквы слов «ловко провел».

Иногда конфликты между цензурой и печатью принимали острый характер.

В этом отношении любопытна история столкновения Арк. Аверченко с Тверским и Данченкой.

Тверской закрыл газету «Юг России» (издание сотрудников «Русского слова»), во главе которой стоял А. Т. Аверченко.

Закрытие было объявлено временным – на три, кажется, недели, в виде кары за неисполнение правил цензуры.

Так как единственным материалом, прошедшим в газете без цензуры, была коротенькая хроникерская заметка о приезде кого-то из чинов французской миссии, помещенная по просьбе этой миссии, то редакция сообщила о происшедшем французам.

Те выразили свое крайнее недоумение, каким образом при демократическом кабинете г-на Кривошеина возможно что-либо подобное.

Одновременно А. Т. Аверченко посетил генерала Врангеля, которому поднес свою последнюю, как раз вышедшую книгу со следующей надписью (воспроизвожу на память): «В знак моего глубокого уважения лично к Вам прошу Вас принять на добрую память мою лебединую песнь. После закрытия моей газеты не могу оставаться в Крыму и уезжаю за границу».

Генерал Врангель приказал генералу для поручений генералу А. посетить Аверченко, благодарить его за книгу и сообщить, что им уже отдан приказ о разрешении «Югу России» выходить вновь.

Приказ был действительно отдан, но… власти, возглавлявшиеся г-ом Тверским, ухитрились оттянуть исполнение его еще на два дня.