Белый ковчег - [7]
ФОМА. Надеяться на хороших людей надо. У нас хороших людей много.
ЮЛИЯ. Это – точно. Только делать хорошие люди ни черта не хотят. А если и хотят, то боятся. У телевизора сидят хорошие люди. Некоторые шепчутся.
СТАРУХА. Не знаю, Юлька… Я не знаю… Мне очень тебя жалко, правда!.. А ведь было у тебя что-то другое, было, я же помню! Тот твой давнишний друг, Иван: ты была тогда так влюблена, что даже начала писать стихи.
ЮЛИЯ. Иван пропал тридцать лет назад. Исчез без следа. А вы его помните?
СТАРУХА. Как же, удивил он меня: двадцать пять всего, мальчишка еще, а о смерти толкует – да так, словно лучше ее и нет ничего.
ЮЛИЯ. Как странно, Верушка, что вы сегодня вспомнили об Иване! Как это странно!
СТАРУХА. Почему же странно?
ЮЛИЯ. Потому, что полчаса назад мне померещилось, что я его вижу – вот здесь.
СТАРУХА. Померещилось?
ЮЛИЯ. Здесь был какой-то человек с велосипедом – вылитый Иван.
СТАРУХА. И это не мог быть он?
ЮЛИЯ. Не мог. Никак не мог. Иван на пять лет меня старше. Мне – пятьдесят, а этому велосипедисту – не больше двадцати пяти. Но он – точно такой, каким я помню Ивана.
Из магазина выходит Нина.
НИНА. Вам нужно еще что-нибудь? Может, соляночки погрею?
СТАРУХА.(Нине) Как чувствует себя ваш друг?
НИНА.(Смутившись) Да что вы, какой друг…
СТАРУХА. Вы о нем заботитесь.
НИНА. Да я обо всех заботливая… А он вот просил передать, что извиняется.
ЮЛИЯ. Ну и ладно, только б не приходил больше. А вы садитесь с нами. Как вас зовут?
НИНА. Меня Ниной зовут. А вы, правда – наша хозяйка? Всей Юлнефти хозяйка?
ЮЛИЯ. Юлнефти я, правда – хозяйка, но не вам, Нина. Человек человеку – не хозяин.
НИНА. Ну, не знаю… Если хозяин хороший, так и хорошо человеку при таком хозяине.
ЮЛИЯ. Вот-вот… Господи, как же это по-нашему – мечтать о хорошем хозяине!
НИНА. Разве плохо?
ЮЛИЯ. Плохо, Нина, плохо. Кто сам себе – не хозяин, тому нужен плохой хозяин. Необходим! Так оно и выходит, и все – правильно.
НИНА. Не пойму, обижаете вы меня, что ли?
СТАРУХА. Нет, голубушка, нет! Переживает она за вас, горюет, не видите разве?
НИНА.(Юлии) Что ж вам горевать обо мне? Я – человек маленький. Для вас – пылинка.
ЮЛИЯ.(С горечью) Эх, Нина, Нина… Вот вам, Фома Еремеич, вопрос. Перед вами хороший человек – Нина. Думаю, она – очень хороший, добрый человек, каких у нас много, как вы говорите. И вы, конечно, правы. Вы говорите, что надеяться нужно на хороших людей. Боюсь, и тут вы правы. Но скажите мне, Фома Еремеич, что могут хорошие люди, мечтающие о хорошем хозяине?
ФОМА. Такие, как она – соль земли. На таких людях земля держится.
ЮЛИЯ.Еле держится, Фома Еремеич! Еле держится! Уже вон зарастает вся борщевиком!
ДАНА. Юлия, только один Бог может знать, как будет земля держаться. Это – Его воля всегда. Даже моя сгорелая земля зацветет, если Бог захочет. Если я хочу, я могу местить за мою землю, но я не могу держать ее. Ты держишь только себя, если можешь.
ЮЛИЯ. Похоже, что так, Дана. И раз уж Богу плевать на эту землю, буду держать себя.
СТАРУХА. Так! Ну вот что! Сегодня – мой день рожденья, и разговор ваш заунывный я прекращаю. Ничегошеньки мы угадать наперед не можем, хоть лоб расшиби. Вот послушайте, что я вам сейчас прочту. (Открывает сумочку, достает очки и конверт). Никогда этого никому не читала, а сегодня хочу прочесть. Это – письмо Вадима, моего покойного мужа. Написал он его мне перед самой нашей свадьбой. Вам и не снилось, какими тогда мы были горячими! Как мы верили, что устроим новую прекрасную жизнь! Верили, что не будет никаких хозяев, что каждый будет хозяином, и все вместе будут хозяевами. Вот, слушайте. «Верочка моя, любовь моя и надежда! Мы переживаем великое время: зарю новой, ослепительной жизни. Корабль истории разворачивается к миру лазоревому, миру счастия всех людей. Вековая мечта прорвала плотину рабства и неудержимым потоком несет нас к весне всечеловеческой любви – к коммунизму! И моя любовь к тебе, вливаясь в этот поток, ускоряет его бег страстным биением моего сердца. Чем же мне подарить тебя, моя дорогая? Как мне увековечить миг нашей полной близости? Будь я поэт, я подарил бы тебе поэму, трепещущую неведомым восторгом души. Но я – общественный деятель, я – оратор, я – рупор новых, ликующих идей, что парят в небе орлами. И мой дар тебе – моя клятва борца. И, хотя я – не поэт, но клятву эту я, как смог, облек для тебя в стихи:
Из магазина выбегает Бородатый с топором и бросается к борщевику. Ксюша вскакивает.
БОРОДАТЫЙ.(Борщевику) Опять ты!.. Изрублю в куски, гад!!
НИНА. Да что с тобой такое?!
БОРОДАТЫЙ.(Оборачиваясь) Нина, здесь кто-то прячется и орет… про орла какого-то…
СТАРУХА. Да что вы, голубчик! Я письмо читаю от мужа моего покойного, и он, правда, про орла пишет, но в переносном смысле. Что ж вы так переполошились? На вас лица нет!
Судьба автора этой вещи необычна, как сама вещь. Родился в 1952 в Москве. Вырос в филологической семье, но стал пианистом по страстной любви к музыке; однако всю жизнь не мог отделаться от природной тяги к слову. Своему немалому литературному опыту, зачатому уже от знания букв, не придавал значения и не помышлял о публикациях до той поры, пока интерес к эзотерике не приоткрыл ему захватывающих глубин Библии.Два вопроса, слившиеся в один, родили предлагаемую вниманию читателя драму. Эти вопросы: что есть Бог, и что есть человек? Живым средоточием этих вопросов избирается личность невероятной судьбы – святой апостол Павел, в юности звавшийся Савлом, известным как смертоносный враг учеников Христа.