Белый конь на белом снегу - [18]
Отозвалось судно-проводник.
— Я «Павел Постышев», — доложился Бондаренко, — как обстановка?
— Вода 205 сантиметров.
Бондаренко помолчал, переживая: у него осадка судна — 210. Старый знакомец капитан-наставник проводника РТ 672 Василий Панфилович Панюшев спросил:
— Ну, что, может, баржи оставишь? Сам-то пройдешь.
Бондаренко молчал, думал. Оставить баржи, значит потерять время в Пояркове, дожидаясь их под погрузку, а времени — позарез.
— Я подумаю, Панфилыч, — сказал он.
— Думай, только поскорее, —заворчал Панюшев. — А то и так мороки на всю ночь.
— Знаю...
Капитан думал. Накануне в Пояркове заместитель начальника пароходства вручал экипажу грамоту за первое место по итогам месяца. Команда сидела довольная. Весело ухмылялся черный кудрявый Станислав Федорчук, механик; смущенно улыбались два практиканта. Даже молчаливый обычно штурман высокий, горбоносый Саша Лескин и тот не мог сдержать улыбки. Первыми по Амурскому пароходству — это не шутка. Восемь теплоходов на угольной линии, а они первые. И всю прошлую навигацию они были первыми.
После вручения начальник пароходства сказал капитану:
— Ты уж не подводи. Так держать.
Коротко это сказал. Но Бондаренко и без того все понял. Они первые, на них равняется пароходство. Значит, надо показать — все так могут, если постараться.
Ночь пала на Хинган. Бондаренко передал на проводник:
— Панфилыч! Будем проходить с баржами.
— Добро, — приняли на проводнике.
Чтобы уменьшить осадку, надо было облегчить судно вместе с двумя баржами длиной в двести с лишним метров. Включили огни. Вся команда была на палубе. Выпустили воду из всех систем, сгрузили кормовой якорь весом с тонну. Долго возились с лебедочным буксиром. Трос вручную перетаскивали до самой полночи.
Вьюном вертелся среди всех живой, веселый Станислав Федорчук, у Лескина был отдых, после вахты, но он тоже не спал. Рулевые мотористы Сергей Гущин и Сергей Бондаренко управлялись и в трюме, и на палубе, не хотели отставать от других практиканты: Володя и Витя.
Капитан сам спускался из рубки, надевал брезентовые рукавицы, хватался за конец, заражался вместе со всеми:
— Ну, взяли! Пошла! Пошла!
Он тянул трос и как бы чувствовал какую-то вину свою за эту задержку. Не будь здесь такое сильное течение, каменистое ложе — он бы тут прошел, как рак пропахал бы песчаное дно...
Когда возвращались обратно из Поярково груженые, ведя перед собой две длиннющих баржи, доверху груженных углем, — две «мамы», как шутливо называл их механик — воды на перекате у Хингана было много — пришла из Буреи. И обидно стало оттого, что так намучились прошлой ночью. Ну да ничего, зато выиграли три тысячи тонн к плану. Да еще сэкономили семь часов. Недаром же вверх по Амуру суда на линии идут 137 часов, а «Павел Постышев» на двадцать часов меньше...
Команда отдыхает. Спят по каютам. Мирно полощется белье на веревке. Сморенная жарой забилась в конуру собака Вахта. Ровно постукивает дизель. Из камбуза, где хозяйничает кок Люба Якуб, пахнет чем-то очень вкусным. Проплывают мимо длинные песчаные отмели. Широкие протоки уходят в распадки между синеющих вдали сопок, с пустынных островов тянет густой запах трав. Капитан привычно вскидывает бинокль к глазам, оглядывает знакомые берега. Подошел сзади «Метеор», поравнялся, поприветствовал по рации.
— Как дела, Бондаренко?
— Живем. Видишь — грузы пятилетки.
— Ого-го. Сколько же?
— Шесть с лишним тысяч тонн.
— Это что ж — целый товарняк?
— Два железнодорожных состава.
На «Метеоре» уважительно помолчали. Потом опять:
— Механик мне требуется. Своего не отдал бы?
Бондаренко помолчал. После продолжительной паузы ответил:
— Нет. Самому нужен.
(Значительно позже, когда в полночь мы пришли и стали на рейде в Комсомольске-на-Амуре, Бондаренко, рассказывая мне свою историю, пояснил: «Кажется, я именно после разговора с «Метеором» задумался всерьез надо всем, что происходит»).
И дед, и отец Бондаренко водили суда по Амуру. Отец проводил первопроходцев в Комсомольск-на-Амуре на легендарном «Колумбе». Характера был серьезного. И сыну внушал: вода шуток не любит. И хотя Бондаренко человек, так сказать, вполне современный, он это отцовское воспринимал чуть ли не буквально. Был жестковат, неулыбчив, порой груб. Мастер он — непревзойденный. Амур наизусть знает, без лоцманской карты. Любую мель с баржей пройдет. И у него порядок в команде. Правда, часто излишне строгий. Он твердо убежден, что без этого нельзя. Десять человек на судне, на одном пятачке, нос к носу, а рейс туда и обратно — пятнадцать суток.
Еще до открытия навигации стояли в затоне на ремонте. Прислали нового механика. Невысокий, живой, скорый на ногу. Отрекомендовался:
— Федорчук Станислав Федорович. Для краткости просто Федорович.
Новый механик не то чтоб не понравился капитану — не в его характере. Вот Саша Лескин, штурман, тот всегда рядом: слушает, учится, молчит. Этот, судя по всему, молчать не станет. Веселый его нрав пришелся всем по душе. Механик крепко взялся за дело: работал весело, споро. При нем другие ожили. Расправил плечи Сергей Корниенко: при прежнем механике его-то и на палубе не было видно. В трудную минуту Федорчук поддержал тихоню матроса Александра Щеголева, и тот теперь глаз не сводит с нового механика. Перед самой навигацией Федорчук пришел к капитану:
Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель — увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
Книга, которую вы держите в руках, – о женщинах, которых эксплуатировали, подавляли, недооценивали – обо всех женщинах. Эта книга – о реальности, когда ты – женщина, и тебе приходится жить в мире, созданном для мужчин. О борьбе женщин за свои права, возможности и за реальность, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин. Книга «Феминизм: наглядно. Большая книга о женской революции» раскрывает феминистскую идеологию и историю, проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и закрывает все вопросы, сомнения и противоречия, связанные с феминизмом.
На протяжении всего XX века в России происходили яркие и трагичные события. В их ряду великие стройки коммунизма, которые преобразили облик нашей страны, сделали ее одним из мировых лидеров в военном и технологическом отношении. Одним из таких амбициозных проектов стало строительство Трансарктической железной дороги. Задуманная при Александре III и воплощенная Иосифом Сталиным, эта магистраль должна была стать ключом к трем океанам — Атлантическому, Ледовитому и Тихому. Ее еще называли «сталинской», а иногда — «дорогой смерти».
Сегодняшняя новостная повестка в России часто содержит в себе судебно-правовые темы. Но и без этого многим прекрасно известна особая роль суда присяжных: об этом напоминает и литературная классика («Воскресение» Толстого), и кинематограф («12 разгневанных мужчин», «JFK», «Тело как улика»). В своём тексте Боб Блэк показывает, что присяжные имеют возможность выступить против писанного закона – надо только знать как.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?