Белый Клык. Любовь к жизни. Путешествие на «Ослепительном» - [5]

— Скажи-ка, Генри, — проговорил он добродушно, — ты ничего не забыл?

Генри внимательно посмотрел по сторонам и отрицательно покачал головой. Билл поднял пустую чашку.

— Ты не получишь кофе, — объявил Генри.

— Неужто весь вышел? — испуганно спросил Билл.

— Нет!

— Ты, может быть, заботишься о моем пищеварении?

— Нет!

Краска негодования залила лицо Билла.

— В таком случае я требую объяснения, — сказал он.

— Машистый исчез, — ответил Генри.

Не спеша, с видом полной покорности судьбе Билл повернул голову и, не вставая с места, стал считать собак.

— Как это случилось? — спросил он упавшим голосом.

Генри пожал плечами:

— Не знаю. Разве что Одноух перегрыз ему ремень. Сам он этого сделать не мог.

— Окаянный пес! — Билл говорил тихо и серьезно, не выказывая накипевшей в нем злобы. — Не удалось перегрызть свой, так перегрыз Машистому.

— Ну, все мучения Машистого теперь, во всяком случае, окончились; он, несомненно, уже переварился и скачет по пустыне в брюхе двадцати волков, — сказал Генри, и это послужило эпитафией третьей пропавшей собаке… — Хочешь кофе, Билл?

Билл отрицательно покачал головой.

— Пей! — сказал Генри, поднимая кофейник.

Билл отодвинул чашку:

— Будь я трижды проклят, если выпью. Я сказал, что не буду пить кофе, если пропадет собака, и не стану пить!

— А кофе отличный, — соблазнял товарища Генри.

Но Билл был упрям и позавтракал всухомятку, приправляя еду ругательствами по адресу Одноуха, сыгравшего такую штуку.

— Сегодня вечером я привяжу их на почтительном расстоянии друг от друга, — сказал Билл, когда они снова тронулись в путь.

Они прошли не более ста шагов, когда Генри, шедший впереди, наклонился и поднял какой-то предмет, попавший ему под лыжу. Было темно, так что он не мог разглядеть его, но он узнал его на ощупь. Он бросил его назад так, что тот ударился о нарты и, отскочив, попал под ноги Биллу.

— Может быть, это тебе пригодится, — заметил Генри.

Билл вскрикнул от удивления. Это была палка, которой он привязал накануне Машистого, — все, что от него осталось.

— Они съели его вместе со шкурой, — заявил Билл, — даже ремень отгрызли от палки с обеих сторон. Они чертовски голодны, Генри, и примутся за нас прежде, чем мы кончим путь.

Генри вызывающе засмеялся:

— Волки, правда, никогда еще так не охотились за мной, но я видал в своей жизни немало, и тем не менее сохранил свою голову на плечах. Пожалуй, понадобится кое-что пострашнее стаи этих надоедливых тварей, чтобы покончить с твоим покорным слугой. Так-то, дружище!

— Не знаю, не знаю, — мрачно пробормотал Билл.

— Ну, так узнаешь, когда мы доберемся до Мак-Гэрри.

— Я что-то не слишком уверен в этом, — упорствовал Билл.

— Тебя лихорадит, вот в чем дело, — решительно заметил Генри. — Хорошая доза хинина, и все как рукой снимет. Я займусь твоим здоровьем, как только мы прибудем в Мак-Гэрри.

Билл заворчал, выражая свое несогласие с этим диагнозом, и умолк.

День был такой же, как и все другие. Свет показался около девяти часов. В полдень горизонт озарился невидимым солнцем, а вслед за тем на землю надвинулись холодные серые сумерки, которые должны были через три часа смениться ночью.

Лишь только солнце, сделав неудачную попытку подняться над горизонтом, окончательно скрылось за гранью земли, Билл вытащил из нарт ружье и сказал:

— Ты, Генри, иди прямо, а я посмотрю, что делается кругом.

— Ты бы лучше не отходил от нарт, — запротестовал его спутник, — у тебя только три заряда, а неизвестно, что еще может случиться.

— Кто же это теперь каркает? — ехидно заметил Билл.

Генри ничего не ответил и пошел вперед один, бросая тревожные взгляды в серую даль, где скрылся его товарищ. Через час, воспользовавшись тем, что нартам пришлось сделать большой крюк, Билл догнал их на повороте.

— Они рассыпались широким кольцом и не теряют нашего следа, охотясь в то же время за дичью. Эти твари, видишь ли, уверены, что доберутся до нас, но понимают, что им придется еще подождать, и пока стараются не упустить ничего съедобного.

— Ты хочешь сказать, что они воображают, будто доберутся до нас, — поправил Генри.

Но Билл не удостоил вниманием его возражения.

— Я видел некоторых из них, — продолжал он, — они порядком отощали. Должно быть, несколько недель ничего не ели, кроме Пузыря, Лягухи и Машистого, а этим такой оравы не насытишь. Они до того худы, что ребра так и вылезают наружу, а животы подтянуты под самые спины. Они на все способны, говорю тебе, того и гляди взбесятся, а тогда увидишь, что будет.

Несколько минут спустя Генри, шедший теперь позади нарт, испустил слабый предостерегающий свист. Билл обернулся и спокойно остановил собак. Вслед за ними, вынырнув из-за последнего поворота проложенной нартами тропы, нисколько не скрываясь, бежал какой-то неясный пушистый зверь. Морда его была опущена к земле, и он двигался вперед странной, необычайно легкой, скользящей походкой. Когда они останавливались, останавливался и он, поднимая при этом голову и пристально глядя на них; и всякий раз, как он улавливал человеческий запах, ноздри его вздрагивали.

— Это волчица, — сказал Билл.

Собаки улеглись на снегу, и Билл, пройдя мимо них, подошел к товарищу, чтобы лучше рассмотреть странного зверя, преследовавшего путешественников в течение нескольких дней и лишившего их уже половины упряжки.