Белый камень - [11]

— Да, кажется, припоминаю, — вяло отозвался Бенжамен.

Большой монах вымученно улыбнулся и продолжал, немного понизив голос:

— Тут какая-то неувязка! Я уверен в том, что… замены были! Не одна и не две, а все одиннадцать. Вот так-то, мой мальчик! Вы слушаете? Я утверждаю, что все монахи, из которых состояла община в 1216 году, исчезли, погибли и были заменены другими! Теперь вы понимаете, почему я осмелился назвать де Карлюса могильщиком?

Бенжамен раскрыл рот от удивления да так и замер. Он был смущен, пытался собраться с мыслями, чтобы понять, как могло произойти, что он, проведя за «Хрониками» де Карлюса столько бессонных ночей, не заметил такой важной вещи. Он был уверен, что аббат даже не упомянул обо всех этих смертях.

— Откуда вы это взяли, брат мой? — не выдержал Бенжамен. — Настоятель упоминает только об одной смерти, той, что произошла в 1216 году!

— Совершенно верно, мой юный друг, совершенно верно! А сменивший его брат Амори фигурировал в списке 1213 года.

— Ну и что?

— А то, что брат Амори, принявший бразды правления монастырем в 1226 году, — вовсе не тот Амори, что значился в списке отца де Карлюса тринадцатью годами раньше! То же относится к остальным десяти, вверенным его попечению. Те же имена, те же обязанности, а люди — другие.

— Почему вы позволяете себе говорить такое?

— Потому что я в этом уверен и у меня есть доказательство.

Тут зазвонил колокол, вновь призывая братию к молчанию. Уже выходя из зала, брат Бенедикт шепнул Бенжамену:

— Удачи вам, мой друг! У вас неделя для того, чтобы найти доказательство… Мое доказательство.

Последние слова были лишними. Молодой человек уже начал поиски.

7

Не дожидаясь понедельника, Бенжамен после вечерни отправился в библиотеку за «Хрониками» отца де Карлюса, прихватив с собой также записи его преемника. Для начала следовало сравнить список братии 1213 года со списком, составленным отцом Амори тринадцать лет спустя.

Добравшись до своей кельи, он сразу же занялся списком Амори. Поскольку новый настоятель еще не успел заполнить вакантное место, образовавшееся после кончины прежнего настоятеля, под его собственным именем стояло только десять имен.

Бенжамен начал сравнивать.

И в самом деле, все совпадало, все имена из списка 1213 года, кроме аббата де Карлюса и монаха, скончавшегося в 1216 году, на чье место и был принят брат Лоран.

Его мучил вопрос: почему брат Бенедикт был так уверен в том, что это были другие люди? Брат Эймерик оставался библиотекарем, брат Жан — поваром, брат Анри — садовником; те же люди — те же обязанности.

Наконец Бенжамен понял, как следует поступить. Он переписал на лист бумаги все имена из списка и начертил под каждым две колонки. Одну он озаглавил «у де Карлюса», другую — «у Амори».

Если брат Бенедикт прав, то такой метод обязательно должен был дать результат.

Хотя оба настоятеля не отличались пристрастием к подробному описанию внешности обитателей монастыря, все же в «Хрониках» время от времени проскальзывали кое-какие сведения о каждом. Бенжамен припомнил, что читал о том, что один монах был высок ростом, другой не слишком прилежно исполнял послушания, третий часто мучился головными болями, ну и так далее.

Собрав и сравнив сведения о каждом члене общины, он надеялся быстро обнаружить несоответствия, если таковые имеются.

Укладываясь спать, Бенжамен корил себя за горячность. Он поставил перед собой весьма трудоемкую задачу, но игра стоила свеч. Все эти смерти и подмены, которые так тщательно старались скрыть, могли быть каким-то образом связаны с другим его расследованием, которое никак не могло сдвинуться с мертвой точки.

Его секрет и секрет брата Бенедикта были, возможно, звеньями одной цепи, кирпичиками, из которых складывалась одна большая тайна.

Целую неделю послушник скрупулезно изучал два объемистых тома и записывал все, что ему удавалось выудить оттуда о каждом из десяти монахов.

Но в итоге он узнал гораздо меньше, чем ожидал.

Отец де Карлюс почти ничего не говорил о своих собратьях. Иногда, описывая то или иное событие, он характеризовал кого-нибудь как человека «знающего», другого описывал как «довольно высокого», его характеристики всегда были поверхностными, он никогда никого не хвалил и не порицал. Нечастые отступления, которые он себе позволял, касались вещей, не имевших никакого отношения к предмету расследования. Речь в них шла исключительно о погоде.

Отец Амори, хотя и несколько более словоохотливый, создал в конечном счете только один портрет: свой. Он был явно не слишком уверен в себе, в своих силах, в крепости своей веры и поэтому если решался судить своих подчиненных, то говорил о них только хорошее. Обо всех, кроме одного.

Бенжамен был вынужден признать очевидное: к его величайшему разочарованию, в описаниях монахов не выявилось никаких явных противоречий, особенно в том, что касалось их внешности. Конечно, он заметил кое-какие странные несовпадения в описании характеров, но справедливо предположил, что отцы-настоятели могли по-разному воспринимать людей и иметь собственные симпатии и антипатии. Однако он решил все же рассмотреть два основных противоречия.