Белый, как снег - [46]

Огонек задержал руку на ее шее, по-прежнему пристально глядя на Белоснежку. Та чувствовала, как ее тело дрожит под его пальцами. Дыхание участилось. Пульс на шее бился в такт касаниям. Огонек нагнулся к ней и коснулся губами ее губ – вернее сказать, легко скользнул по ним, даже не начав поцелуя. Белоснежка прилагала усилия, чтобы не обхватить его обеими руками и не припасть с жадностью к его губам… Но вот Огонек начал целовать ее – так настойчиво, как умел лишь он один. Белоснежка застонала бы, если б могла издать хоть какой-нибудь звук. Она закрыла глаза и почувствовала, что отдается ему целиком, безоговорочно…

Вдруг поцелуй изменился. Стал мягче, нежнее и… опытнее. Это больше не поцелуй Огонька. Белоснежка открыла глаза, и парень отклонился немного назад.

Белоснежка смотрела прямо в его глаза.

Карие, приветливые, радостные глаза.

Глаза Сампсы.

– Доброе утро, Спящая красавица, принцесса Роза, – сказал он и вновь нагнулся, чтобы поцеловать ее.

– Старая шутка, – пробубнила Белоснежка, разминая руки, которые словно одеревенели.

– Точно, ей уже сто лет.

Смех Сампсы замурлыкал на шее Белоснежки, щекоча ее. Это было приятно.

– На самом деле намного больше. Шарль Перро написал свою версию сказки в семнадцатом веке, а братья Гримм – в девятнадцатом. Но история появилась задолго до этого. Ты знал, что в одной из версий принц не разбудил принцессу Розу нежным поцелуем, а попросту изнасиловал ее? Однако Спящая красавица не пробудилась даже от этого, а проснулась лишь тогда, когда родила близнецов, которые…

Сампса засунул руку под одеяло и погладил бедра Белоснежки, продвигая руку все ближе к ее промежности. Девушке было трудно продолжать разговор. Желание, разбуженное во сне, было нестерпимым.

– Оставь свои доклады для школы, – прошептал Сампса и поцеловал ее более настойчиво.

И Белоснежка не могла больше думать ни о чем, кроме его губ и пальцев. Да и не было смысла думать больше ни о чем. И ни о ком.

Сидя за кухонным столом, она смотрела на спину Сампсы, как он готовит ей в турке эспрессо, а на другой конфорке греет себе молоко для какао. У него была красивая, в меру мускулистая спина. Надежная такая. Клетчатые пижамные штаны висели на бедрах, так что были видны две ямочки между ягодицами и низом спины. Белоснежка сдержала желание подойти и надавить на них большим пальцем.

Темно-русые волосы юноши были смешно взъерошены; он напевал какую-то народную песенку, которую как раз разучивал его ансамбль «Нива». Тот играл современный фольклор, и Сампса был там скрипачом и вокалистом. Белоснежка слышала пару раз, как он играл на праздниках в лицее. Не ее стиль, но очень ритмичная, энергичная и позитивная музыка. Для своего жанра отлично.

За окном кухни сыпал мокрый снег, характерный для начала декабря. Белоснежка подтянула ноги на стул, обвила их руками и умостила на колени подбородок. С какой стати вдруг стало нормальным, что в ее крохотной кухоньке хлопочет над завтраком полуголый симпатичный парень?

Возможно, все началось еще в начале осеннего семестра, в середине августа… Не сразу, потому что в первые дни все, ну прямо совершенно все хотели поболтать с Белоснежкой и узнать, как она спасла людей от пожара в Праге, где религиозная секта пыталась устроить массовое самоубийство. Каково это – быть героем? Каково это – быть знаменитой? Видеть свою фотографию во всех газетах? Об этом происшествии стало известно даже в Финляндии, и многие газеты мечтали взять интервью у Белоснежки по ее возвращении. Но та всякий раз отказывалась.

Белоснежка суперкоротко, односложно отвечала на вопросы любопытных одноклассников, пока им не надоело тянуть из нее слова по одному.

И тогда появился Сампса. На самом деле он был с самого начала: учился с Белоснежкой в одном лицее. Ходил по тем же коридорам, сидел в тех же аудиториях. Белоснежка знала его имя, но Сампса всегда был для нее не более чем просто лицом в толпе.

Он появился, чтобы сидеть с Белоснежкой в столовой. Чтобы болтать с нею перед уроками и ходить вместе одной дорогой из школы до рыночной площади Кескустори. И делал он все это как-то запросто, самым естественным образом. Сампса не вламывался в жизнь Белоснежки, не навязывался ей. Если он замечал, что непринужденность в их беседе пропадала, то не пытался искусственно возродить ее. Не обижался на недружелюбные и порою высокомерные ответы Белоснежки. Он просто болтал с нею, приветливо и открыто смотрел ей в глаза, умел быть рядом – и уходить, прежде чем становился в тягость.

Любое действие Сампсы говорило: «Я ничего от тебя не жду. Ничего от тебя не хочу. Ничего от тебя не требую. Ты такая, какая есть. Мне просто по кайфу проводить время с тобой. Мое настроение не зависит от того, улыбаешься ты мне или нет, но я обрадуюсь, если ты улыбнешься».

Постепенно Белоснежка заметила, что ждет Сампсу. Ей было тепло, когда парень подсаживался к ней и заглядывал прямо ей в глаза, весело и искренне. В животе Белоснежки начинали трепетать маленькие, легкие бабочки, когда рука парня касалась ее руки.

Они начали встречаться вне школы. Подолгу гулять вместе, ходить в кафе, на концерты… Белоснежке казалось, что она – перышко, парящее на легком ветерке, легко и непринужденно переносимое в разные места и ситуации. Рука об руку с Сампсой.